взгляд в сторону.

– Подонки, – вырвалось у Кортоне. Он даже не знал, что еще сказать.

На лице Дикштейна появилось странное выражение, которого Кортоне не доводилось видеть у него раньше, нечто – он понял это позднее – вроде страха. Что весьма странно. Ведь все уже позади.

– Черт побери, в конце концов, мы же победили, не так ли? – И он хлопнул Дикштейна по плечу.

– Так и есть, – усмехнулся Дикштейн. – Ладно, а что ты делаешь в Англии? И чего ради ты взялся меня разыскивать?

– Я решил сделать остановку в Лондоне по пути в Буффало. Зашел в военное министерство… – Кортоне замялся. Он зашел туда, чтобы узнать, как и когда погиб Дикштейн. – Они дали мне твой адрес в Степни, – продолжил он. – Там на всей улице остался только один дом. И в нем я нашел старика, на котором не меньше дюйма пыли.

– Томми Костера.

– Точно. Ну, мне пришлось выпить около девятнадцати чашек спитого чая и выслушать всю историю его жизни, после чего он послал меня в другой дом за углом, где я нашел твою мать, выпил еще столько же спитого чая и выслушал историю ее жизни. Когда я, наконец, получил твой адрес, то уже опоздал на последний поезд в Оксфорд, так что перекантовался до утра – и вот я здесь. У меня всего лишь несколько часов – мое судно завтра отплывает.

– У тебя отпуск? Ты демобилизовался?

– Вот уже три недели, два дня и девяносто четыре минуты.

– Что ты будешь делать по возвращении домой?

– Заниматься семейным бизнесом. В последние пару лет выяснилось, что я потрясающий бизнесмен.

– Что за бизнес у вашей семьи? Ты никогда мне не рассказывал.

– Грузовые перевозки, – коротко ответил Кортоне. – А ты? Ради Бога, что ты делаешь в Оксфордском университете? Что ты изучаешь?

– Еврейскую литературу.

– Ты шутишь.

– Я писал на иврите еще до того, как пошел в школу, разве я тебе не говорил? Мой дедушка был настоящим ученым. Он жил в маленькой душной комнатенке над булочной на Майл-Энд-Роуд. И сколько я себя помню, я просиживал у него все субботы и воскресенья. И никогда не сетовал – мне это нравилось. Да и в любом случае, что еще я могу изучать?

Кортоне пожал плечами.

– Не знаю… может быть, атомную физику или менеджмент. Зачем вообще учиться?

– Чтобы быть счастливым, умным и богатым.

Кортоне покачал головой.

– Как всегда, у тебя замысловато. Девочки тут есть?

– Маловато. Кроме того, я занят.

Ему показалось, что Дикштейн слегка покраснел.

– Врешь. Ты никак влюблен, дурачок. Я-то вижу. Кто она?

– Ну, честно говоря… – Дикштейн явно смутился. – Она не нашего круга. Жена профессора. Экзотическая, умная и самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел.

Кортоне изобразил сочувственную физиономию.

– Боюсь, что тебе ничего не светит, Нат.

– Знаю, но все же. – Дикштейн встал. – Ты сам увидишь.

– Я могу встретить ее?

– Профессор Эшфорд устраивает вечеринку. Я получил приглашение. И как раз собирался, когда ты пришел. – Дикштейн потянулся за пиджаком.

– Прием в Оксфорде, – протянул Кортоне. – Ну и поражу же я своих в Буффало!

Стояло прохладное солнечное утро. Бледноватые лучи солнца омывали светом замшелые стены старых зданий. Они шли в молчании, которое не тяготило их, засунув руки в карманы, чуть ссутулясь, чтобы противостоять режущему ноябрьскому ветру, который свистел вдоль улиц. Кортоне пробормотал:

– Ну и холодрыга, мать ее…

По пути им встретилось всего несколько человек, и, отшагав с милю или около того, Дикштейн показал по другую сторону дороги на высокого человека с университетским шарфом вокруг шеи.

– Это русский, – сказал он и крикнул: – Эй, Ростов!

Русский поднял глаза, махнул им и перешел на их сторону. У него была короткая прическа армейского образца, пиджак массового пошива болтался на его высокой худой фигуре. Кортоне начало было казаться, что в этой стране все, как на подбор, тощие.

– Ростов учится в Баллиоле-колледже, таком же, как и я. Давид Ростов, я хотел бы представить вам Алана Кортоне. Мы с Аланом вместе воевали в Италии. Идете к Эшфорду?

Русский торжественно склонил голову.

– За бесплатной выпивкой – куда угодно.

– Вы тоже интересуетесь еврейской литературой? – спросил Кортоне.

– Нет, я изучаю тут буржуазную экономику, – ответил Ростов.

Дикштейн расхохотался. Кортоне не понял, что тут смешного. Дикштейн объяснил:

– Ростов из Смоленска. Он член ВКП(б) – Всесоюзной Коммунистической партии большевиков Советского Союза.

Кортоне по-прежнему не понял, что смешного в ответе Ростова.

– А я думал, что никто не имеет права покидать Россию, – сказал он.

Ростов пустился в долгие и путаные объяснения, связанные с тем, что по окончании войны его отец был дипломатом в Японии. Он говорил с серьезным выражением лица, которое уступило место смущенной улыбке. Хотя его английский оставлял желать лучшего, у Кортоне создалось впечатление, что он достаточно исчерпывающе излагает свои мысли. Рассеянно слушая его, Кортоне думал, что вот ты любил человека, как брата, дрался с ним бок о бок, а потом он расстается с тобой, и при встрече ты узнаешь, что он изучает еврейскую литературу, и понимаешь, что никогда по-настоящему не знал его. Ростов обратился к Дикштейну:

– Так ты еще не решил, едешь ли ты в Палестину?

– В Палестину? – переспросил Кортоне. – Чего ради?

Дикштейн несколько смутился.

– Я еще не решил.

– Ты должен ехать, – сказал Ростов. – Создание еврейского национального дома позволит покончить с остатками Британской империи на Ближнем Востоке.

Кортоне не верил своим ушам.

– Арабы вырежут вас там до последнего человека. Господи, Нат, да ты же только что спасся от немцев!

– Я еще не решил, – повторил Дикштейн. Он раздраженно мотнул головой. – Я и сам не знаю, что делать. – Чувствовалось, что ему не хотелось говорить на эту тему.

Они прибавили шагу. Лицо Кортоне стало мерзнуть, но под зимней формой он обливался потом. Его спутники обсуждали недавний скандал: человек по фамилии Мосли – она ничего не говорила Кортоне – выразил намерение явиться с машиной в Оксфорд и произнести речь на дне памяти павших. Мосли был фашистом, сообразил он. Ростов доказывал, что данный инцидент демонстрирует, насколько социал- демократы ближе к фашистам, чем к коммунистам. Дикштейн же утверждал, что старшекурсники, которые организовали это мероприятие, всего лишь хотели «шокировать» общество.

Слушая, Кортоне присматривался к двум своим спутникам. Они представляли собой странную пару: высокий Ростов, с туго, подобно бинту, обмотанным вокруг шеи шарфом, с хлопающими на ветру обшлагами слишком коротких брюк, и миниатюрный Дикштейн, с большими глазами за круглыми стеклами очков, в старой военной форме цвета хаки, который и на ходу выглядел подобно скелету. У Кортоне не было академического образования, но он был уверен, что на любом языке сможет уловить уклончивость и неискренность, и не сомневался, что никто из двоих не говорит то, во что искренне верит: Ростов, как