— О! — удивился Филип и подумал, что со стороны Ремигиуса это было очень предусмотрительно. — Ну тогда ладно. Будь осторожен в пути, и да хранит тебя Господь.

— Спасибо, отче.

Филип пошел обратно к церкви. К чему Ремигиусу и ризничему такая спешка? Филип почувствовал себя как-то неуютно. Только ли о пожаре было это письмо? Или в нем было еще что-то?

На полдороге к церкви Филип остановился и обернулся. Он имел полное право взять у Алана письмо и прочесть его. Но было поздно: Алан уже рысью выезжал из ворот. Несколько раздосадованный, Филип уставился ему вслед. В этот момент из дома для приезжих вышла жена Тома. Неся в руке ведерко, полное золы из очага, она направилась к мусорной куче, которая возвышалась возле конюшни. Филип посмотрел на нее. У этой женщины была легкая и привлекательная походка.

Он снова подумал о письме Ремигиуса к Уолерану. Почему-то он никак не мог отделаться от интуитивного, но тем не менее тревожного подозрения, что на самом деле главной темой этого послания был вовсе не пожар.

Без всякой видимой причины он вдруг понял, что это письмо… о жене Тома Строителя.

Джек проснулся с первыми петухами, открыл глаза и увидел встающего Тома. Он тихонько лежал и слушал доносившиеся с улицы звуки. За дверью Том мочился на мерзлую землю. Джек дернулся было на освободившееся под боком у матери теплое местечко, но, зная, что Альфред будет его за это нещадно дразнить, остался лежать где лежал. Снова вошел Том и разбудил сына.

Том и Альфред выпили оставшееся от вчерашнего обеда пиво и, пожевав черствого хлеба, вышли. Хлеб они не доели, и Джек надеялся, что сегодня они его оставят, но, увы, Альфред, как обычно, забрал его с собой.

Альфред целыми днями работал с Томом. Джек и его мать иногда уходили в лес. Там мать ставила капканы, а Джек гонялся со своей пращей за утками. Все, что им удавалось добыть, они продавали обитателям деревни или келарю Катберту, и, так как Тому не платили, это было их единственным источником получения денег, на которые они покупали ткани, кожу или сало для свечей. А в дни, когда они оставались в Кингсбридже, мать шила обувь или одежду либо изготавливала свечи, в то время как Джек и Марта играли с деревенскими ребятишками. По воскресеньям, после мессы, Том с матерью любили посидеть за разговорами у огня. Иногда они принимались целоваться, и Том запускал руку под платье матери, и тогда они отсылали детей погулять и запирали дверь. Из всей недели это было самое плохое время, так как у Альфреда сразу портилось настроение и он начинал обижать малышей.

Однако сегодня был обычный день, и Альфред будет занят от зари до темна. Джек встал и вышел. На улице было холодно, но сухо. Через минуту выбежала Марта. На развалинах собора уже кипела работа: монастырские служки и монахи таскали камни, сгребали мусор, мастерили деревянные подпорки для непрочных стен и разрушали безнадежно поврежденную кладку.

Среди жителей Кингсбриджа и монахов существовало общее мнение, что пожар устроил дьявол, и Джек порой на долгое время забывал о том, что поджег-то церковь именно он. А когда вспоминал, то аж подпрыгивал, однако он был чрезвычайно доволен собой. Ведь он страшно рисковал, но все же справился и спас семью от голода.

Первыми завтракали монахи, и мирские служащие должны были дожидаться, пока братья не удалятся в часовню. Для Джека и Марты это время тянулось ужасно долго. Джек всегда просыпался голодным, а холодный утренний воздух еще больше разжигал его аппетит.

— Пойдем на кухонный двор, — сказал он. Повара иногда давали им какие-нибудь объедки. Марта с готовностью согласилась: она обожала Джека и всегда поддерживала любое его предложение.

Когда они подошли к кухне, то обнаружили, что брат Бернард, в чьем ведении находилась пекарня, как раз выпекал хлеб. Так как все его помощники работали на развалинах церкви, таскать дрова ему приходилось самому. Он был молодым, но довольно толстым монахом и, неся поленья, жутко пыхтел и обливался потом.

— Давай мы натаскаем тебе дров, брат, — предложил Джек.

Бернард вывалил дрова возле своей печи и протянул Джеку широкую неглубокую корзину.

— Вот славные детки, — задыхаясь, проговорил он. — Да благословит вас Бог.

Джек взял корзину, и они с Мартой побежали к кладке дров, что была рядом с кухней. Нагрузив корзину поленьями, они взялись за нее с двух сторон и потащили обратно.

В печи уже жарко пылало пламя. Брат Бернард вытряхнул дрова прямо в огонь и послал малышей принести еще. У Джека ныли руки, но боль в животе была сильнее, и он поспешил снова нагрузить корзину.

Когда они вернулись во второй раз, Бернард раскладывал на противне маленькие кусочки теста.

— Принесите-ка мне еще одну корзинку и получите горячие булочки, — сказал он. Рот Джека моментально наполнился слюной.

Они с верхом наполнили третью корзину и, шатаясь, потащили ее в пекарню. По дороге им встретился Альфред, который с ведром в руке, вероятно, шел набрать воды из канала, что протекал от мельничного пруда, пересекая лужайку и возле пивоварни исчезая под землей. С тех пор как Джек подбросил ему в пиво мертвую птицу, Альфред лютой ненавистью возненавидел его. Обычно, когда Джек видел Альфреда, он поворачивал и уходил в противоположную сторону. Сейчас же он не знал, что ему делать: может быть, бросить корзину и убежать? Но тогда он будет выглядеть трусом, и, кроме того, он уже чувствовал аромат свежеиспеченного хлеба, который доносился из пекарни, и еще он был голодным как волк. Поэтому, хоть сердце у него и ушло в пятки, он упорно продолжал идти.

Альфред расхохотался, глядя, как малыши корячатся под весом, который он один мог бы нести, даже не напрягаясь. Они попробовали было обойти его, но он сделал в их сторону пару шагов и, пихнув Джека, сбил его с ног. Джек упал навзничь, больно ударившись позвоночником. Из выпавшей из рук корзины на землю посыпались дрова. Вызванные скорее обидой, чем болью, на глаза навернулись слезы. Как все-таки несправедливо, что Альфред мог безнаказанно вытворять такое! Джек поднялся и, стараясь не показать Марте, как сильно он переживает, начал терпеливо складывать поленья обратно в корзину. Они снова подхватили свою ношу и пошли в пекарню.

Там дети получили свою награду. На каменной полке остывал целый противень булочек. Когда они вошли, брат Бернард запихнул одну из них в рот и прочавкал:

— Хороши! Угощайтесь. Только осторожно — горячие.

Джек и Марта взяли по булочке. Боясь обжечь рот, Джек кусал свою очень осторожно, но она была такой вкусной, что он съел ее в мгновение ока. Он посмотрел на оставшиеся булки. Их было девять. Он перевел взгляд на добродушно улыбавшегося брата Бернарда.

— Я знаю, что ты хочешь, — сказал монах. — Давай забирай все.

Джек подставил подол своего плаща и высыпал в него оставшиеся булочки.

— Отнесем их маме, — сказал он Марте.

— Ну и правильно. Добрый мальчик, — похвалил Бернард. — А теперь бегите.

— Спасибо тебе, брат, — поблагодарил Джек.

Они вышли из пекарни и направились к дому для приезжих. От радости Джек весь трепетал. Наверное, маме будет очень приятно оттого, что он принесет такое угощение. Его так и подмывало съесть еще булочку перед тем, как остальное отдать матери, но он не поддался этому искушению.

Проходя по лужайке, они снова встретили Альфреда.

Очевидно, он уже успел наполнить ведро, вернуться и вылить воду, и теперь его снова послали к каналу. В надежде, что Альфред не обратит на него внимания, Джек решил сделать безразличный вид. Но завернутый подол плаща явно указывал на то, что он что-то прячет, и Альфред опять повернул к ним.

Джек с радостью дал бы ему булку, но он точно знал, что при первой же возможности Альфред отберет их все. Джек бросился наутек.