войдет в дом, его увидят. Если нет…

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Марта. Испуганный Джек уставился на нее.

— Ты где был? — тихо спросила она. — От тебя пахнет дымом.

Джек придумал показавшееся ему правдоподобным объяснение.

— Да я только что вышел, — растерянно сказал он. — Услышал колокол и вышел.

— Врунишка, — пролепетала Марта. — Тебя не было целую вечность. Я знаю. Я же не спала.

Он понял, что ее не провести.

— А кто еще не спал? — взволнованно спросил он.

— Никто, только я.

— Пожалуйста, не говори им, что я уходил.

Она почувствовала в его голосе неподдельный страх и ласково сказала:

— Хорошо. Это будет моей тайной. Не беспокойся.

— Спасибо!

В этот момент, почесывая затылок, вышел Том.

Джек струсил. Что он подумает?

— Что происходит? — спросил Том сонным голосом. — Дымом воняет.

Трясущейся рукой Джек указал на собор.

— Мне кажется… — проговорил он и поперхнулся. С чувством громадного облегчения он начал понимать, что все складывалось как нельзя лучше. Том, конечно же, поверит, что Джек, как и Марта, поднялся только минутой раньше. Джек заговорил снова, на этот раз его голос звучал более уверенно. — Посмотри-ка на церковь, — сказал он Тому. — Мне кажется, она горит.

Филип еще не привык спать в отдельной спальне. Он скучал по духоте монашеской опочивальни, по ворочавшимся и сопевшим во сне братьям, по возне, которая поднималась, когда кто-нибудь из старых монахов отправлялся в отхожее место (обычно за ним следовали и другие старики — вся эта процессия ужасно забавляла молодежь). Одиночество не мешало Филипу только по вечерам, когда он смертельно уставал, но среди ночи, отслужив заутреню, он уже не мог заставить себя снова лечь спать. Вместо того чтобы вернуться в свою огромную мягкую постель (было даже неловко, как быстро он к ней привык), он разводил огонь и читал при свете свечи, или, встав на колени, молился, или просто сидел и думал.

А ему было о чем думать. Финансы монастыря находились даже в худшем состоянии, чем он ожидал. Возможно, главной причиной этого было то, что монастырь получал слишком мало наличных денег. Он владел обширными землями, но многие хозяйства были отданы в длительную аренду за низкую плату, и некоторые из них расплачивались с монастырем натурой: столько-то мешков муки, столько-то бочек яблок, столько-то телег репы. Теми же хозяйствами, которые не были сданы в аренду, управляли сами монахи, но они, казалось, были совершенно неспособны производить излишки продуктов для продажи. Другим важным источником доходов были находившиеся в собственности монастыря церкви, платившие ему десятину. К сожалению, большинство из них контролировались ризничим, и Филип столкнулся с некоторыми трудностями, когда решил точно выяснить, сколько же тот получал денег и как их тратил. Никаких записей на этот счет не велось, однако было ясно, что доходы ризничего были слишком малы или он слишком неумело распоряжался ими, чтобы поддерживать церковь в хорошем состоянии, хотя за многие годы он собрал внушительную коллекцию драгоценной посуды и украшений.

Филип не мог получить полную картину состояния дел, пока не найдет время лично объехать обширные владения монастыря, но общее представление он все же имел. И кроме того, чтобы оплатить текущие расходы, старый приор уже несколько лет занимал деньги у ростовщиков Винчестера и Лондона. Когда Филип узнал об этом, он пришел в полное уныние.

Однако, по мере того как он размышлял и молился, решение начало вырисовываться. Его план состоял из трех этапов. Он начнет с того, что приберет к рукам доходы монастыря. В настоящее время каждый монастырский чин сам осуществлял контроль за своей долей собственности и исполнял свои обязанности, используя для этого получаемые им деньги: келарь, ризничий, смотритель дома для приезжих, воспитатель послушников и надзиратель больницы — все они имели «свои» хозяйства и церкви. Естественно, ни один из них в жизни не признался бы, что у него слишком много денег, и, если у них появлялись хоть какие-то излишки, они старались как можно быстрее их потратить, боясь, что их отнимут. Филип решил учредить новую должность управляющего хозяйством, чьей заботой будет собирать все без исключения полагающиеся монастырю деньги и каждому отдельно выдавать ровно столько, сколько ему необходимо.

Разумеется, управляющим должен был быть кто-то, кому бы Филип полностью доверял. Сначала он склонялся к тому, чтобы эту работу поручить Белобрысому Катберту, келарю, но затем вспомнил, с каким отвращением Катберт относился ко всякого рода писанине. А это было плохо. Впредь все доходы и расходы должны будут заноситься в специальную книгу. В конце концов Филип решил назначить управляющим хозяйством брата Милиуса, молодого повара. Конечно, кому бы Филип ни доверил новую должность, монастырским чинам эта идея все равно пришлась бы не по нутру, но командовал здесь он, а большинство монахов, которые либо знали, либо догадывались о тяжелом положении монастыря, в любом случае поддержали бы его.

Когда он станет распоряжаться деньгами, Филип приступит к осуществлению второго этапа своего плана.

Арендная плата со всех дальних хозяйств будет взиматься деньгами. Это позволит положить конец дорогостоящим перевозкам продуктов на большие расстояния. Так, в Йоркшире у монастыря было владение, которое платило «ренту» в размере двенадцати барашков и каждый год честно посылало их в Кингсбридж, хотя стоимость перевозки превышала стоимость самих барашков, да еще половина из них всегда дохли по дороге. В будущем производить продукты для монастыря будут только ближние хозяйства.

Он также планировал изменить существующую систему, при которой каждое хозяйство производило всего понемногу: немного зерна, немного мяса, немного молока и так далее. Филип давно уже пришел к выводу, что это было расточительно. Каждое хозяйство могло произвести разного вида продукции в количестве, достаточном только для его собственных нужд, или, вернее сказать, каждое хозяйство могло потребить как раз столько, сколько оно производило. Филип же хотел, чтобы каждое хозяйство сосредоточило свои усилия на производстве чего-нибудь одного. Таким образом, все зерновые будут выращиваться в деревнях Сомерсета, где у монастыря, кроме всего прочего, было еще и несколько мельниц. На зеленых холмах Уилтшира будет пастись скот: там будут производить масло и мясо. А в маленькой обители Святого-Иоанна-что-в-Лесу будут выращивать коз и делать сыр.

Но самой главной задумкой Филипа было превратить все средние хозяйства — те, что располагались на неплодородных или посредственных землях, особенно в гористой местности, — в овцеводческие.

Свое детство он провел в монастыре, который занимался разведением овец (в той части Уэльса все занимались овцеводством), и, сколько себя помнил, из года в год цена на шерсть медленно, но уверенно росла. Через несколько лет овцеводство могло бы решить денежную проблему монастыря.

Это было вторым этапом его плана. Третьим же этапом было разрушить собор и построить новый.

Существующий собор был старым, некрасивым и неудобным, а то, что рухнула северо-западная башня, свидетельствовало о возможной ветхости всего сооружения. Современные церкви были выше, длиннее и — что самое важное — светлее. В них также были предусмотрены места для гробниц и святых реликвий, которые привлекали паломников. Все чаще и чаще в соборах можно было увидеть небольшие дополнительные алтари и особые часовенки, воздвигнутые в честь отдельных святых. Хорошо спроектированная церковь, отвечающая многочисленным требованиям прихожан, могла бы привлечь гораздо больше верующих и паломников, чем Кингсбридж сейчас, и таким образом на многие годы обеспечить свое существование. Когда Филип приведет финансы монастыря в полный порядок, он обязательно построит новую церковь, которая будет символизировать возрождение Кингсбриджа.