а Рик всегда был мягким и уступчивым. — Хозяйка заплакала. — О Господи, я всех их потеряю.
Мерфин взял ее за руку.
— Мы не можем знать, что случится. Я пережил чуму во Флоренции и остался жив. А моя дочь вообще не заболела.
Графиня подняла на него взгляд.
— А жена?
Мерфин опустил глаза на их переплетенные руки. Рука Филиппы намного морщинистее, хотя она всего на несколько лет старше.
— Сильвия умерла.
— Молю Бога, чтобы мне тоже заболеть. Если мои мужчины умрут, я тоже хочу уйти.
— Ну что вы.
— Судьба знати — сочетаться браком по расчету, а не по любви, но, понимаете, мне повезло с Уильямом. Да, мне выбрали мужа, но я полюбила его сразу. — Голос начал изменять графине Ширинг. — Не смогу перенести, если кто-нибудь еще…
— Разумеется, сейчас так, но все может перемениться.
Странные слова — муж-то еще жив, подумал Мерфин. Но подавленная горем Филиппа не думала об этикете и говорила то, что у нее на уме. Усилием воли она собралась и спросила:
— А вы? Вы женились вторично?
— Нет. — Мастер не мог сказать ей, что любит настоятельницу Кингсбриджа. — Хотя, думаю, женился бы, если бы встретил достойную женщину… и если бы та согласилась. Вы тоже придете к этому.
— Вы не понимаете. Вдове графа, не имеющей наследника, мужа назначит король. А он не станет считаться с моими желаниями. Ему будет важен только очередной граф Ширинг.
— Да, вы правы.
Зодчий об этом прежде не думал, но понял, что навязанный брак особенно отвратителен вдове, которая в самом деле любит мужа.
— Но как же ужасно говорить о втором муже, когда первый еще жив, — спохватилась Филиппа. — Не знаю, что на меня нашло.
Олдермен погладил ее по руке.
— Я вас очень понимаю.
Дверь наверху открылась, и, вытирая руки, вышла Керис. Мерфину вдруг стало неловко, что он держит графиню за руку. Ему захотелось отбросить ее, но это было бы глупо, и он удержался, улыбнувшись Керис и спросив:
— Что больные?
Взгляд монахини остановился на их переплетенных руках, но она ничего не сказала и двинулась вниз по лестнице, развязывая повязку. Филиппа неторопливо убрала руку. Целительница произнесла:
— С огромным прискорбием сообщаю вам, миледи, что граф Уильям умер.
— Мне нужна лошадь, — буркнул Ральф.
Его любимец и умница Гриф совсем постарел. Конь растянул связки левой задней ноги, его лечили несколько месяцев, но теперь он вновь захромал, на ту же ногу. Тенч расстроился. В свое время Грифа молодому еще сквайру подарил Роланд, и с тех пор они были неразлучны: конь служил хозяину и во Франции. Гунтер может послужить еще для неторопливых объездов домена, однако с охотой покончено.
— Можно съездить завтра на рынок в Ширинг, — предложил Фернхилл.
Они на конюшне осматривали щетку[17] Грифа. Ральф любил конюшни. Ему нравился запах, сильные красивые лошади, общество мужчин с загрубевшими от физического труда руками. Это напоминало молодость, когда мир был таким простым. Лорд ничего не ответил Алану. Тот не знал, что у Фитцджеральда нет денег.
Сначала чума приносила ему барыши. Земля, обычно переходившая от отца к сыну раз в несколько десятков лет, теперь меняла держателей дважды в месяц, а то и чаще, и каждый раз он получал налог на наследство — как правило, лучшую скотину, но нередко и установленную денежную сумму. Однако потом земля пришла в упадок, ее никто не обрабатывал — не хватало людей. А еще упали цены, и доходы Ральфа — в деньгах и продуктах — резко сократились.
Плохи дела, думал он, когда рыцарь не может купить коня. Затем припомнил, что сегодня в Тенч-холл с ежеквартальным оброком должен приехать Нейт Рив из Вигли. Каждую весну деревня была обязана сдавать лорду двадцать четыре годовалых барашка. Их можно продать на ширингском рынке и на эти деньги купить если не гунтера, то хотя бы верховую лошадь.
— Можно, — отозвался наконец Тенч. — Пойдем-ка посмотрим, не приехал ли староста Вигли.
Зашли в зал. В этом женском царстве настроение у Ральфа тут же упало. Тилли у камина кормила трехмесячного Джерри. Оба не жаловались на здоровье, несмотря на юность Тилли. Ее худенькое детское тело резко изменилось: грудь, которую жадно сосал младенец, сильно пополнела, живот обвис как у старухи. Фитцджеральд не спал с женой уже много месяцев и, наверное, больше не будет.
Рядом с ней сидели сэр Джеральд, в честь которого назвали внука, и леди Мод. Родители сильно сдали, подряхлели, но каждое утро приходили из своего деревенского дома в усадьбу посмотреть на малыша. Мод говорила, что он похож на Ральфа, но тот сходства не видел. Увидев Нейта, лорд Тенч обрадовался. Горбатый староста вскочил со скамьи.
— Добрый вам день, сэр Ральф, — как-то виновато поздоровался он.
— Что с тобой, Нейт? — спросил тот. — Ты привел овец?
— Нет, сэр.
— Почему, черт подери?
— А их нет, сэр. В Вигли не осталось овец, всего пара штук, совсем старых.
Фитцджеральд не поверил своим ушам.
— Как нет? Их украли?
— Нет, но нескольких вам уже уплатили в качестве гериота, когда умерли держатели, а потом не нашлось желающих на землю Джека Пастуха, и зимой много подохло. Этой весной и за ягнятами некому было смотреть, те тоже передохли, и взрослые овцы тоже.
— Но это невозможно! — сердито крикнул Ральф. — Как жить знати, когда вилланы губят скот?
— Мы думали, что чума кончилась. Она замерла в январе и феврале, но теперь, судя по всему, вернулась.
Тенч невольно содрогнулся. Подобно всем уцелевшим, он считал, что Бог избавил его от чумы. Ведь не может же она вернуться. Нейт продолжал:
— На этой неделе умерли Перкин, его жена Пег, их сын Роб и зять Билли Говард. Осталась одна Аннет со всеми своими акрами, которые нужно возделывать, чего она, конечно, не может.
— Ну что ж, за земли нужно платить гериот.
— Заплатит, когда я найду держателей.
Парламент как раз проводил новый закон, который должен остановить разбегавшихся по всей стране батраков, требующих все более высокого жалованья. Как только ордонанс [18] станет законом, Ральф их вернет. Но, как он прекрасно понимал, даже тогда ему будет невероятно тяжело найти работников. Нейт продолжил:
— Полагаю, вы уже слышали о смерти графа.
— Как?! — опять пришел в ужас Тенч.
— Что?! — воскликнул сэр Джеральд. — Граф Уильям умер?
— От чумы, — уточнил староста.
— Бедный дядя Уильям! — всхлипнула Тилли.
Младенец что-то почувствовал и захныкал. Фитцджеральд попытался перекричать плач:
— Когда?
— Три дня назад.
Матильда вновь дала младенцу грудь, и он затих.
