большая) группа людей может захотеть перейти в вегетарианство, но люди, как правило, хотят мяса, всегда хотят и всегда будут хотеть. В лучшем случае пропагандисты вегетарианства добрые, но не реалистичные люди. В худшем — они оторванные от жизни фантазеры.
Нет сомнений, что существуют разные представления о мире, в котором мы живем, и о еде, которая должна быть на наших тарелках, но насколько эти представления различны? Идея справедливой фермерской системы, укорененной в лучших традициях ухода за животными, и идея вегетарианской системы фермерства, основанной на признании прав за животными — это стратегии для уменьшения (но не уничтожения) жестокости, присущей всем живым существам. Это не противоположные ценности, как это часто изображают. Они представляют различные способы выполнения работы, которую, тут все согласны, делать необходимо. Они отражают разные мнения о человеческой природе, но обе призывают к состраданию и благоразумию.
Обе идеи требуют значительных перемен в наших представлениях и предполагают, что мы одновременно и индивидуальные, и общественные существа. Обе требуют от нас совместных действий, а не только принятия решения для себя лично. Обе стратегии, если действительно хотеть достичь того, на что они нацелены, предполагают, что мы все должны сделать что-то более значительное, чем просто изменить свое меню; мы должны агитировать других присоединиться к нам. И хотя разница между этими позициями есть, она незначительна в сравнении с тем, что их объединяет, и обе они не так уж далеки от тех доводов, которые защищают промышленное фермерство.
Прошло много времени с тех пор, как я принял свое личное решение стать вегетарианцем, но мне все еще было не ясно, какую из стратегий я должен принять, и тут пришло время убеждать других присоединиться к моему диетическому выбору. И все же у каждого из нас выбор свой.
4. Я не могу уложиться в слово «неправильно»
Билл, Николетта и я шли по холмистому пастбищу к скалам у океана. Волны под нами разбивались о живописные нагромождения камней. Поодаль то там, то тут виднелись домашние животные, черные на фоне зеленого морского простора, четко выделялись их опущенные рогатые головы и напряженные желваки жующих челюстей. Было совершенно очевидно, что, пока эти коровы жуют траву, они чувствуют себя прекрасно.
«А как это есть мясо животного, которого вы знали, что называется, в лицо?» — спросил я.
Билл: Это совсем не то, что съесть домашнего питомца. По крайней мере, я вижу разницу. Отчасти, наверно, вижу потому, что у нас много животных, гораздо больше, чем когда еще могут существовать отдельные домашние любимцы… Но если бы я и не собирался их есть, то все равно не стал бы обращаться с ними ни лучше, ни хуже.
Неужели? А стал бы он ставить клеймо на свою собаку?
«А как насчет увечий, например, выжигания клейма?»
Билл: Частично это делается просто из-за того, что это дорогие животные, и существует вполне разумная традиция, которая сегодня, может, и покажется архаичной, а может, и нет. Чтобы продавать животных, их следует клеймить и инспектировать. Кроме того, это предотвращает кражу скота. Следовательно, система защищает капиталовложения. Сейчас ищут способы, как делать это лучше — сканировать сетчатку или чипировать. Мы клеймим животных каленым железом и экспериментируем с холодным клеймом, но оба способа болезненны. Пока не найдем лучшего способа, будем считать выжигание клейма необходимостью.
Николетта: Единственная вещь из тех, что мы делаем, которую мне делать неприятно, — это выжигать клейма.
Мы говорим об этом много лет… Но кражи домашнего скота — это настоящая проблема.
Я спросил Берни Роллина, специалиста по благоденствию животных из университета Колорадо, который пользуется известностью во всем мире, что он думает об аргументах Билла в пользу выжигания клейма — остается ли это необходимостью, предотвращающей кражи.
«Хотите знать, как сегодня воруют скот: подъезжают на грузовике и убивают животных на месте — неужели клеймо может играть какую-то роль? Выжигание клейма — это дань традиции, рудимент. Эти клейма были в семьях много лет, и хозяева ранчо не хотят от них отказываться. Они знают, что процесс болезненный, но они делали это со своими отцами и дедами. Я знаю одного хозяина ранчо, хорошего, рачительного фермера, он признавался, что его дети не приезжают домой ни на День благодарения, ни на Рождество не приезжают, но непременно являются, когда приходит время клеймить скот».
Компания «Ранчо Нимана» предлагает и продвигает многие нововведений, и это, вероятно, лучшее, что можно сделать, если намереваешься создать модель, которую можно сразу скопировать. Но такая горячность не всегда однозначна. Считается, что выжигание клейма — некий компромисс, но это вовсе не уступка необходимости, практичности или же требованию определенного вкуса, а попросту дань иррациональной привычке, излишней жестокости, укоренившейся традиции.
Промышленное производство говядины продолжает быть наиболее этически приемлемым сегментом мясной промышленности, поэтому очень бы хотелось, чтобы правда выглядела не столь отвратительно. Протоколы о благоденствии животных, одобренные Институтом благоденствия животных, которым следует «Ранчо Нимана» (и вновь, мы говорим о лучших), допускают обрезание (удаление зачатков рогов каленым железом или каустическими пастами) и кастрацию. Менее очевидная проблема, но гораздо худшая, с точки зрения благоденствия, состоит в том, что домашний скот с «Ранчо Нимана» последние месяцы своей жизни проводит на фидлотах. Фидлот компании «Ранчо Нимана» не похож на промышленный фидлот (из-за меньших масштабов, отсутствия лекарств, лучшей кормежки, лучшего содержания и большего внимания, уделяемого благополучию каждого животного), но Билл и Николетта до сих пор сажают домашний скот на диету, которая плохо сочетается с пищеварительной системой коров, и держат на ней несколько месяцев. Да, Ниман откармливает скот более мягкой смесью зерновых, чем стандартная индустриальная смесь. Но наиболее «специфические» повадки животных до сих пор приносят в жертву вкусовым предпочтениям людей.
Билл: Сейчас очень важно — и я это по-настоящему ощущаю, — что мы можем изменить и то, как едят люди, и то, как едят животные. Тем, кто с нами солидарен, нужно соединить усилия. Оценивая свою жизнь и представляя итог, буду считать удачей, если смогу оглянуться назад и сказать: «Мы создали модель, которую каждый может скопировать», пусть даже нас и раздавят на рынке, но, по крайней мере, в грядущих переменах есть капля и наших усилий.
Это было ставкой Билла, и он поставил на кон собственную жизнь. А какова ставка Николетты?
«Почему вы не едите мяса? — спросил я. — Меня это волновало всю вторую половину дня. Вы продолжаете доказывать, что в этом нет ничего предосудительного, но совершенно очевидно, что это предосудительно для вас. Я не спрашиваю о других, я задаю вопрос конкретно про вас».
Николетта: Я чувствую, что в состоянии сделать выбор, и не хочу, чтобы моя совесть была нечиста. Это все из-за моей личной связи с животными. Это будет меня тревожить. Наверно, мне от этого просто неуютно существовать.
«Вы можете объяснить, что заставляет вас так чувствовать?»
Николетта: Я думаю, это оттого, что я знаю, что в этом нет необходимости. Но мне не кажется, что в этом есть что-то неправильное. Понимаете, я не могу уложиться в слово неправильно.
Билл: Тут все дело в моменте забоя. Это мой личный опыт — и подозреваю, опыт всех чувствительных животноводов, — именно в тот момент ты понимаешь, что такое судьба и власть. Потому что ты привел это животное к смерти. Оно еще живо, но ты знаешь, когда поднимется дверь и оно войдет внутрь, все будет кончено. И это наиболее тревожащий меня момент, тот роковой момент, когда они стоят в очереди на бойне. Даже не знаю, как это объяснить. Это неразрывный союз жизни и смерти. Именно тогда ты понимаешь: «Боже, неужели я действительно хочу осуществить свою власть и превратить это чудесное живое существо в предмет потребления, в продукт питания?»
«И как вы решаете эту проблему?»
Билл: Ну, просто делаю глубокий вдох. Количество забитого скота не делает процесс легче. Люди думают, чем дальше, тем легче.
Вы сделали глубокий вдох? На миг это кажется идеально подходящим ответом. Звучит романтично. На миг разведение домашнего скота кажется более честным: смотреть в лицо суровым проблемам жизни и смерти, власти и судьбы.