свиньи, которые не могут выжить вне фермы, индейки, которые не могут естественным образом размножаться…

Что означали — и означают — эти изменения? Деррида — один из горстки современных философов, которые поднимают этот неудобный вопрос. «И все-таки человек как-то истолковывает изменения, — доказывает он, — и какой бы практический, технический, научный, юридический, этический или политический вывод он бы из этого ни делал, больше невозможно отрицать этого факта, невозможно отрицать беспрецедентных масштабов порабощения животных». И продолжает:

«Подобное порабощение… можно назвать насилием в самом этически нейтральном смысле этого слова… Никто не может серьезно или достаточно обоснованно отрицать, что люди сделали все возможное, чтобы утаить эту жестокость или скрыть ее от самих себя, чтобы в глобальном масштабе организовать забывание или ложную интерпретацию этого насилия».

Американские бизнесмены двадцатого века сами по себе и в союзе с правительством и научным сообществом спланировали и осуществили серию революций в фермерстве. Они превратили философскую посылку Новой истории (которую отстаивал Декарт), что животных следует рассматривать как механизмы, в реальность — сначала для тысяч, затем для миллионов, а теперь и для миллиардов сельскохозяйственных животных.

Как утверждают отраслевые журналы, начиная с 1960-х годов, кур-несушек следует считать «всего лишь очень эффективными преобразующими механизмами» (Farmer and Stockbreeder), свиньи должны быть «похожи на фабричные станки» (Farm Management), а в двадцать первом веке следует ждать новую «компьютерную поваренную книгу с рецептами для приготовления мяса тех существ, которых смоделируют для потребителя» (Agricultural Research).

Такое научное колдовство с успехом производит дешевое мясо, молоко и яйца. За последние пятьдесят лет, когда индустриализация перешагнула границы птицеводства и затронула мясо-молочную отрасль и свиноводство, средняя цена нового дома выросла примерно на 1500 процентов; новой машины — более чем на 1400 процентов, тогда как стоимость молока повысилась всего на 350 процентов, а цена на яйца и куриное мясо даже не удвоилась. Взяв в расчет инфляцию, можно убедиться, что животные белки стоят сегодня Меньше, чем в любой другой период истории. (Это так, если сбросить со счетов внешние факторы — субсидии фермам, влияние на окружающую среду, человеческие болезни и так далее — что делает цену исторически высокой.)

Животноводство, то есть разведение определенных Пород каждого животного, идущего в пищу, теперь по большей части организовано по принципу промышленной фермы — в таких условиях содержится 99,9 % кур, выращиваемых на мясо, 96 % кур-несушек, 99 % индеек, 95 % свиней и 78 % крупного рогатого скота. И все же до сих пор остаются некоторые альтернативные методы. Начали объединяться, чтобы выжить, мелкие фермеры-свиноводы. И требование контроля над рыболовецкими предприятиями и крупными скотоводческими хозяйствами типа ранчо, широко поддержанное прессой, уже оказывает значительное влияние на рынок. Но что касается птицеводства — самой крупной и наиболее значительной отрасли животноводства (99 процентов всех забиваемых сухопутных животных — это птицы, выращенные на промышленных фермах) — тут трансформация завершена. На земле остался всего лишь один по- настоящему независимый фермер-птицевод…

5. Я последний фермер, разводящий птицу

Меня зовут Фрэнк Риз, и я развожу птицу. Этому делу я посвятил всю жизнь. Не знаю, откуда это у меня. Я ходил в маленькую деревенскую школу, в которой была всего одна комната. Мама говорила, что мое первое в жизни сочинение называлось «Я и мои индюшки».

Мне просто нравилась их красота, их достоинство. Мне нравится, как они ходят с важным видом. Не знаю. Не знаю, как это объяснить. Мне просто нравится узор на их перьях. Я всегда любил каждую из них. Они такие любопытные, такие игривые, такие дружелюбные и жизнерадостные.

Ночью я сижу в доме и слышу их — и всегда могу сказать, грозит им какая-то опасность или нет. Проведя рядом С индюшками почти шестьдесят лет, я понимаю их язык. Я знаю звуки, которые они издают, могу различить, просто дерутся две птицы или же в амбар забрался опоссум. Есть звуки, которые они издают, когда поражены, и звуки, которые они издают, когда взволнованы чем-нибудь новым. Потрясающе слушать мать-индюшку. У нее огромный голосовой диапазон, когда она разговаривает с птенчиками. И малютки ее понимают. Она может им сказать: «Бегите, Прыгайте и прячьтесь подо мной» или «Перебегайте оттуда сюда». Индюшки прекрасно знают, что происходит, и имеют сообщать о происшествиях — в своем мире, на своем языке. Я не стараюсь придать им человеческие свойства, они не люди, они индюшки. Я просто рассказываю вам, какие они.

Проходя мимо моей фермы, многие замедляют шаги. Среди них много детей — из школ, из церквей, из клуба «4-Н»* Некоторые из них спрашивают, как индюшка могла попасть на дерево или на крышу. «Она туда залетела». И мне не верят! В Америке индюшек выращивали на воле — подобно моим — миллионы людей. Этот вид индюшки был на всех фермах сотни лет, и именно ее все ели. А теперь мои — единственные из оставшихся, а я — единственный, кто разводит их подобным образом.

* Молодежная организация, руководимая Национальным институтом продовольствия и сельского хозяйства при Министерстве сельского хозяйства США.

Ни одна индейка, которую вы купили в супермаркете, не могла нормально ходить, не говоря уже о том, чтобы прыгать или летать. Вы знали об этом? Они даже не могут самостоятельно размножаться. Ни одной индейки без антибиотиков, ни одной — органической, гулявшей на свободе. У всех одна и та же идиотская генетика, их организмы больше ни на что не способны, кроме того, что она им диктует. Любая индейка, проданная в любом магазине и поданная в любом ресторане — это продукт искусственного оплодотворения. Если бы все это делалось только ради эффективности, ну ладно, еще можно как-то понять, но эти птицы буквально не могут естественно беременеть. Скажите мне, что в этом от естественной жизни?

Моим подопечным все нипочем — холод, снег, лед. А у современной промышленной индюшки возникла бы куча проблем. Они не умеют выживать. Мои птички могут разгуливать по снегу без вреда для себя. И у моих индюшек все когти целы; у всех у них есть крылья и клювы — ничего не подрезано; ничего не удалено. Мы их не вакцинируем, не пичкаем антибиотиками. Нет необходимости. Наши птицы целый день на открытом воздухе. А поскольку их гены ничем не испорчены, у них от природы крепкая иммунная система. Мы никогда не теряем птиц. Если вы найдете более здоровую в мире стаю, отведите меня к ней, только тогда поверю. Что промышленность открыла — и это была настоящая революция, — так это то, что, чтобы получать доход, здоровые животные вовсе не требуются. Больные гораздо выгоднее. Животные должны платить цену за наше желание иметь все и все время за очень маленькие деньги.

Раньше ни о какой биобезопасности никто и слыхом не слыхивал. Возьмем мою ферму. Любой, кто захочет, может нанести мне визит, и я без колебаний вожу своих индюшек на шоу и ярмарки. Я всегда предлагаю людям поехать и посмотреть промышленную ферму, где разводят индюшек. Не надо даже заходить в здание. Вы почуете его запах до того, как подойдете. Но люди не хотят слышать о таких вещах. Они не хотят слышать, что на этих больших индюшачьих фабриках есть крематории, чтобы сжигать птиц, умирающих каждый день. Они не волнуются, услышав, что, когда промышленность отправляет индюшек на переработку, та заранее знает, что потеряет от 10 до 15 процентов но время транспортировки — на бойню они прибудут уже мертвыми. Вы знаете, сколько мертвых птиц я доставляю на День благодарения? Ноль. Но это всего лишь цифры, это почему-то никого не волнует. Все завернуто на деньгах. Ну что ж, 15 процентов индеек задохнулись. Бросьте их в мусоросжигатель.

Почему целые стаи промышленных птиц внезапно умирают? А что можно сказать насчет людей, которые едят этих птиц? Вчера один из местных педиатров рассказал мне, что сталкивается с болезнями, о которых никогда раньше и слуху не было. Это не только юношеский диабет, но и воспаления и аутоиммунные заболевания, многие доктора <и названий-то таких не знают. И девочки гораздо раньше вступают в пубертатный период, и аллергия у детей практически на все, и астма вышла из-под контроля. Все знают, что это из-за еды. Мы влезли в гены этих животных, а затем кормили их гормонами роста и всякими лекарствами, о которых толком ничего не знаем. А потом мы их едим. Сегодняшние дети — первое поколение, выросшее на этой дряни, мы проводим на них научный эксперимент. Разве не странно, что люди бывают разочарованы, узнав, что сколько-то там дюжин бейсболистов принимают стероиды, в то время Как мы делаем то же с животными, предназначенными нам пищу, и кормим их мясом наших детей?