— Ладно, — сказала она. — Что такое? Ты весь день бранишься на разных языках. Что-то раздражает тебя. Я не могу работать, и это уже раздражает меня.

Том повернулся на своем вращающемся стуле в ее сторону:

— Клио[21] не дает мне правильного ответа! Шерон недовольно скривилась:

— Ну, надеюсь, тебе удастся выбить его.

Он открыл было рот, затем закрыл и соизволил принять смущенный вид, и в этом — суть его характера. Есть два типа людей, и Том Шверин — из тех вторых. Что у него на уме, то и на языке. Он был громким человеком, то есть вы непрерывно его слышали.

Сейчас он нахмурился и скрестил руки на груди:

— Я расстроен, вот и все.

Кто бы сомневался. Шерон относилась к его словесному попкорну как скупец к транжире. Она была из той породы людей, для которых выражение «ясно без слов» буквально и подразумевало молчание. В любом случае, сейчас огорчение Тома было только симптомом.

— Почему ты расстроен?

— Да с Эйфельхаймом проблемы! Не встраивается в схему.

— А должен?

Он широко развел руками:

— Его там просто нет!

Шерон, у которой наготове было еще одно «почему», потерла переносицу. Будь терпелива, и он наконец образумится.

— Хорошо, хорошо! — сдался он. — Это звучит глупо, но… Видишь ли, Эйфельхайм — деревня в Черном лесу, которую люди покинули и так никогда и не вернулись.

— И что с того?..

— То, что должны были. Я провел два числовых моделирования с сетью поселений Шварцвальда, и каждый раз место оказывалось заселено.

У нее не было времени на его проблемы. Будучи историком, Том не создавал миры, только обнаруживал; поэтому он был действительно другим человеком. Шерон соскучилась по своим пространствам и измерениям. Она почти разобралась с ними. А Том даже не подобрался к решению.

— Моделирование? — со злостью сказала она. — Тогда поменяй неправильную модель. Ты допустил многовариантность в условиях или что-то в этом духе.

Эмоции, особенно глубокие эмоции, всегда задевали Тома за живое. Его эмоции ограничивались короткими шквалами. Шерон могла взорваться как вулкан. В половине случаев он не мог понять, за что она на него злится; в половине он был неправ. Он на мгновение изумленно уставился на нее, затем закатил глаза.

— Конечно. Отбросить теорию Розена — Зипфа — Кристаллера. Один из краеугольных камней клиологии!

— Почему нет? — сказала Шерон. — В подлинной науке теория сообразуется с фактами, а не наоборот.

Лицо Тома покраснело, поскольку она наступила (о чем ей прекрасно было известно) на одну из его любимых мозолей.

— А cuisla? В самом деле? Не Дирак ли сказал, что важнее, когда формулы красивы, чем когда они подтверждаются экспериментально? Я читал где-то, что измерения скорости света с годами показывают все меньшие значения. Почему бы не отбросить теорию, что скорость света постоянна?

Шерон нахмурилась:

— Не глупи. — У нее были свои любимые мозоли. Том не имел о них никакого понятия, но умудрялся раз за разом угодить прямо по ним.

— Не глупи, черт! — Том так резко ударил рукой по терминалу, что Шерон слегка подскочила на месте. Затем он отвернулся и вновь уставился в экран. Воцарилось молчание, следующий этап ссоры.

И все же Шерон имела уникальную способность смотреть на ситуацию со стороны, которая особенно ценна, если человек не зацикливается на позиции внешнего наблюдателя. Они оба глупили. Она злилась из-за того, что был нарушен ход ее мыслей, а Том злился потому, что какая-то из его математических моделей не работала. Она взглянула на свою работу и подумала: я не помогу себе, если не помогу ему — что, возможно, было плохим стимулом для проявления милосердия, но другого не было.

— Прости.

Они разговаривали в контрапункт. Шерон подняла глаза, Том повернулся к ней, мгновение они смотрели друг на друга, и безмолвное перемирие было заключено. Самый легкий способ достичь мира и согласия заключался в том, чтобы выслушать Тома; поэтому Шерон пересекла комнату и присела на краешек его стола.

— Хорошо, — сказала она. — Объясни. Что это за теория Зип-какого-то? [22]

В ответ он повернулся к клавиатуре, ввел команды со стремительностью пианиста и отъехал на стуле в сторону.

— Скажи, что ты видишь?

Шерон слегка вздохнула и встала за ним, скрестив руки на груди и наклонив голову. Экран высветил сеть шестиугольников, в каждом из которых было по точке. Одни точки были ярче других.

— Пчелиные соты, — ответила она. — Пчелиные соты со светлячками.

Она прочитала названия рядом с точками. Омаха. Де-Мойн. Оттумуа.

— Чем ярче точка, тем крупнее город. Правильно?

— Вообще-то vice versa;[23] но да, правильно.

Что еще? Почему он не может просто сказать? Ему обязательно необходимо устроить игру на угадывание. Студентов Тома, ожидавших его лекций с открытыми клювами, часто беспокоил тот же самый вопрос. Шерон сосредоточилась на экране в поисках очевидного. Она не считала клиологию особенно глубокой наукой, если та вообще была наукой.

— Хорошо. Большие города образуют разомкнутый круг. Вокруг Чикаго.

Том ухмыльнулся.

— Ganz bestimmt, Schatzi.[24] Здесь их должно было быть шесть, но вклинилось озеро Мичиган, и потому круг не замкнут. Теперь — что окружает каждый из больших городов?

— Кольцо не таких больших городов. Какие фракталы! Но рисунок несовершенен…

— Жизнь несовершенна, — ответил он. — Микрогеография и пограничные условия разрушают рисунок, но я подправил его, изменив координаты для эквивалентной, неограниченной плоскости.

— Копия. Умно, — сказала Шерон. — В чем заключаются твои изменения?

— Оптимальное расстояние как функция времени и энергии, необходимой, чтобы добраться из одной точки в другую. Не-абелева,[25] что усложняет дело.

— Не-абелева? Но тогда…

—…b может быть дальше от а, чем а от b. Действительно, почему нет? Португальцам оказалось легче плыть на юг вдоль берега Африки, чем возвращаться назад на север. Или возьми нашу собственную химчистку. На улицах движение одностороннее, поэтому ехать туда в три раза дольше, чем ехать назад.

Но Шерон больше не слушала. «Не-абелева! Конечно-конечно! Как я могла быть такой глупой?» О счастливая, понятная жизнь крестьянина времен Абеля, Евклида, Хаусдорфа! Могло ли Джанатпурово пространство быть неизотропным? Могло ли расстояние в одну сторону отличаться от расстояния в другую? Путь домой всегда короче. Но теперь? Теперь?

Голос Тома вновь разрушил ее фантазии: