Через три дня ярмарка завершится, и Дитрих сможет покинуть город, полный излишне любопытных глаз. — Это подходит. В назначенный срок я вернусь.

Он договорился также со стекольщиком о стоимости ремонта разбитых окон церкви, и тот пообещал весной подняться в горы.

— Я слышал, на вас там напала саранча, — сказал стекольщик. — Будет плохой урожай. Парень из монастыря Св. Блеза сказал, что по всему Катеринабергу он слышал стрекот саранчи. — Стекольщик поразмыслил еще немного и добавил, хитро подмигнув: — И он сказал, что монахи Св. Блеза изгнали демона. Тварь безобразного вида повадилась к ним в кладовые воровать еду. Так монахи одной ночью устроили ей западню и изгнали при помощи огня. Демон сбежал по направлению к Фельдбергу, но монахи таким же геройским образом спалили у себя полкухни. — Он расхохотался, запрокинув голову. — Сожгли полкухни у себя. Уф. Твои живут недалеко от Фельдберга, Ты не видал, там эта тварь гнездышко не свила?

Дитрих отрицательно покачал головой:

— Нет, ничего такого мы не видели, Стекольщик подмигнул:

— Я думаю, что монахи отмечали праздник сбора урожая. Под этим делом я и сам полно демонов перевидал.

Когда ярмарка завершилась, фургоны отбыли в Хохвальд с кошелями монет, кусками ткани и удовлетворенной улыбкой на устах Эверарда. Дитрих не уехал с ними, ибо обещание медника оказалось чересчур оптимистичным.

— Это просто требует другого способа волочения, — на стаивал мастер, — отверстие слишком маленькое, так что проволока постоянно рвется. — К такой завуалированной просьбе согласиться на более толстую нить Дитрих остался глух.

Ему не нравилась эта задержка, однако без проволоки крэнки останутся здесь навсегда, а он уже ясно мог себе представить, что это будет означать. Они, быть может, все же повесят его, если он попадется им в руки. Он жил в доме у часовни при соборе, обедал с Вилли и другими священниками, но никогда не выходил через южные ворота и не рисковал приближаться к реке Дрейзам, где вдоль высохшего по осени потока тянулись рыбацкие хижины. Он молился за женщину и ее мальчика — и за ее мужа, если она нашла себе такового, — и еще о том, чтобы он мог, по крайней мере, вспомнить ее имя. Время от времени он спрашивал себя, не ошибся ли в сути скабрезных шуток торговки. Все зто как будто произошло не с ним. Все это похоронено под руинами стен Страсбурга, раздавлено копытами эльзасской кавалерии, вдали от Брейсгау. Потребовалось бы слишком много совпадений, что привели бы ее сюда. Слишком безжалостен тогда должен быть Господь.

Наконец, на день поминания св. Пирмина с Райхенау[135] проволока была готова, и Дитрих покинул город с партией шахтеров, направлявшихся к Рудной горе. Он сопровождал их, пока их дороги не разошлись у поворота на север к долине Кирхгартнер. Здесь он обнаружил караван из Базеля, ведомый евреем по имени Самуэль де Медина, состоявшим на службе герцога Альбрехта.

Дитрих счел де Медину скользким и надменным, но у того был большой отряд вооруженных телохранителей, нанятых во Фрайбурге и шествующих под командой капитана Габсбургов с охранной грамотой, подписанной Альбрехтом. Дитрих проглотил свою гордость и поговорил с управляющим еврея, Элеазаром Аболафией, который, как и его хозяин, говорил на испанском, сильно перемешанном с ивритом.

— Я не запрещаю вам идти с нами, — сказал ему тот с видимым раздражением, — но, если вы не сможете поспеть за нами, мы вас бросим.

Караван выступил на следующее утро, сопровождаемый звоном упряжи и скрипом колес повозок. Де Медина ехал верхом на подходящем его туше дженете, тогда как Элеазар сидел на облучке фургона, везущего массивный дубовый ларец. Впереди отряда ехало два тяжеловооруженных всадника, и столько же его замыкали. Остальные — пешие воины — шли вперемешку с другими путешественниками, время от времени поглядывая на фургон. Отряд включал в себя торговца-христианина из Базеля, доверенное лицо торговца солью из Вены и некоего Ансгара из Дании, паломника, облаченного в одежды с вышитыми символами тех святынь, которые он посетил. Он возвращался в Данию из Рима.

— Чума опустошила Святой град весь без малого, — сказал Ансгар Дитриху. — Мы бежали на холмы по первому знаку болезни, и Небеса сжалились над нами. Флоренция опустошена, Пиза…

— Бордо тоже, — сказал Элеазар с вышины повозки. — Чума появилась вокруг доков, и майер Бискайи предал квартал огню. Это было… — Он принялся загибать пальцы: —…На второе сентября. Но пожар спалил большую часть города, включая мастерскую моего хозяина — а также Шато дель Амбриеро, где остановились англичане. Принцесса Джованна должна была выйти замуж за нашего принца. Она уже скончалась от чумы, как мне говорили, но огонь поглотил ее тело.

Дитрих и паломники перекрестились, и даже евреи выглядели безрадостными, ибо чума косила христиан, евреев и сарацин с одинаковым равнодушием.

— Чума не проникла к швейцарцам, — отозвался Дитрих.

— Да, — ответил еврей. — Базель был чист, когда мы покинули его. Так же как и Цюрих — хотя это и не остановило горожан от того, чтобы изгнать мой народ, ибо они думали, что мы можем занести ее.

— Но… — произнес шокированный Дитрих, — его святейшество дважды осудило это верование. Элеазар только пожал плечами.

Дитрих отстал от фургона и оказался рядом с базельским торговцем, ведшим под уздцы своего валашского скакуна.

— Что евреи не скажут тебе, — забормотал тот, — так это то, что швейцарцы добились признания. Еврей по имени Агимет признался в том, что отравлял колодцы вокруг Женевы. Он и подобные ему были подосланы каббалистами с тайными указаниями.

Дитрих понимал, что эта история, передаваемая из уст в уста, не была абсолютно достоверной. Если бы христианский мир обладал переговорными механизмами крэнков, одна и та же история могла бы быть рассказана всем. Это, быть может, и не гарантировало, что люди узнали бы правду, но, по крайней мере, все слышали бы одну и ту же ложь.

— Подтвердил ли этот Агимет свое признание впоследствии?

Купец пожал плечами:

— Нет, он все отрицал, а значит — лгал. Поэтому его подвергли пыткам во второй раз, и все подтвердилось.

Дитрих покачал головой:

— Подобные признания неубедительны.

Базелец вскочил на своего мерина и с высоты коня спросил:

— Так ты любитель евреев?

Дитрих ничего не ответил. Опасность миновала, ныне ядовитые испарения унесло за Париж, но страх цеплялся за те города, что недуг пощадил. Паника питала слухи, а погребальные костры разжигали панику.

Дитрих оказался столь погружен в свои мысли, что, только налетев на спину паломника-датчанина, он обнаружил, что караван остановился, и мнимые охранники, к которым присоединились рыцари под знаменем сокола, окружили его с обнаженными мечами.

На земле с аккуратно перерезанным горлом лежал их капитан. Дитрих вспомнил, что он прибыл с евреями из Базеля, тогда как остальные стражники были наняты охранять сундук во Фрайбурге. На накидке мертвого было изображение орла Габсбургов, но только это Дитрих и успел заметить, как его и остальных пленников погнали подобно столь многим овцам до них по тропе к воротам Соколиного утеса.