На Успение Пресвятой Богородицы Девы Марии[79] Сеппль Бауэр доставил на церковный двор свою десятину гусями. Две дюжины птиц, больших и маленьких, белых, серых и пегих, вертели с любопытством головами во все стороны, возмущенно гоготали и распирались от самодовольства с истинным высокомерием гусиного племени. Ульрика, своей длинной шеей и задранным подбородком сама весьма похожая на гуся, бежала впереди стаи и удерживала ворота открытыми, пока пастуший пес Отто не загнал птиц во двор.

— Двадцать пять птиц, — объявил Сеппль, пока Ульрика запирала ворота. — Франц Амбах добавил одну лишнюю в качестве знака признательности за то, что вы выкупили его корову у герра.

— Передай ему мою благодарность, — сказал Дитрих со степенной церемонностью, — равно как и остальным за их щедрость. — Подать в виде стаи гусей определялась традицией, а не щедростью, и все же Дитрих всегда подходил к этому как к дару. Хотя он и управлялся с огородом по преимуществу самостоятельно, и у него была молочная корова, которую он держал ради Терезии, священнические обязанности отвлекали его от выращивания пищи, и потому селяне уплачивали десятину от своего имущества, чтобы обеспечить его пропитанием. Остальная часть его бенефиция поступала от архидьякона Вилли из Фрайбурга и от герра Манфреда, в чьей милости он находился. Из своей сумы он вынул пфенниг и положил на ладонь Сеппля. Это тоже было закрепленное обычаем подношение, и по этой причине юноши деревни боролись за привилегию доставить церковную десятину.

— Я положу его рядом с моим вторым фарлонгом, — объявил мальчик, опуская монету в мешок, — и не буду употреблять на то, чтобы откупиться от своих обязанностей, как некоторые.

— Ты бережливый парень, — ответил Дитрих. Ульрика присоединилась к ним и теперь стояла с мальчиком взявшись за руки, а Отто тяжело и часто дышал, переводя взгляд с одного на другого в тревожном беспокойстве. — Итак, Ульрика, — сказал Дитрих, — ты уже подготовилась к свадьбе?

Девочка густо покраснела.

— Да, святой отец. — Через месяц ей исполнялось двенадцать, она становилась совсем уже взрослая, а союз Бауэров и Аккерманов готовился давно.

В хлопотах, понятных только амбициозному крестьянину, Фолькмар Бауэр затеял мену с тремя односельчанами, на которую пошло несколько фарлонгов, часть скота и мешок медных пфеннигов, чтобы манс[80] Унтербах перешел его сыну. Сделки помогли также Бауэрам и Аккерманам свести свои наделы воедино в более компактном виде. Меньше поворачиваться плугу, объяснил Феликс Аккерман с глубоким удовлетворением.

Дитрих, наблюдая за тем, как юная пара отправилась восвояси, надеялся, что союз окажется столь же счастливым для самой пары, сколь выгодным он обещал быть для их родственников. Миннезингеры воспевали добродетель привязанности и ставили ее выше расчета, и крестьяне даже подражали манерам господ; и все-таки люди пытались сделать так, чтобы любовь не мешала получать выгоду. Все короли, несмотря на любовь к собственным детям, постоянно торговали ими. Как рассказывал Манфред, дочь короля Англии останавливалась в Бордо по пути на свадьбу с сыном короля Кастилии, и этот союз был заключен с единственной целью — досадить Франции. Схожим образом романтические отношения не останавливали и крестьян, хотя их царство было кратким, а владения — мизерными.

По крайней мере Сеппль и Ульрика хорошо знали друг друга, в отличие от принца Педро и принцессы Иоанны. Их родители не пожалели времени и труда, взращивая отношения между двумя отпрысками с тем же терпением, с каким они подрезали виноградную лозу в надежде на будущий урожаи.

Дитрих вошел на свой двор, к неудовольствию гогочущей церковной десятины, и взял в заднем сарае полено и нож. Он обменялся приветствиями с Терезией, хлопотавшей на грядке с бобами, оглушил поленом одного из гусей, отнес в сарай и тщательно привязал за лапки к крюку. Он перерезал гусю горло, стараясь не отсечь позвоночник, иначе мускулы могли сократиться и сделать ощипывание более сложным делом.

— Прости, братец гусь, — сказал он тушке, — что мое гостеприимство — как и твоя жизнь — было столь кратким, но я знаю, что несколько странников, возможно, будут благодарны за твою плоть.

Затем он повесил гуся вниз головой, чтобы дать стечь крови.

На следующий день, когда гусь был ощипан, распотрошен и надежно завернут в охотничью сумку, Дитрих отправился к замку Хохвальд, где его поджидал Макс Швайцер с двумя взнузданными и готовыми к поездке испанскими скакунами,

— Достаточно спокойная для священника-седока, — пообещал сержант, предлагая одну из лошадей. — Кляча толста как монах — и будет останавливаться пощипать траву лри всякой возможности, так что сходство не случайно. Хороший пинок под ребра стронет ее с места, если понадобится. — Он подставил Дитриху колено и подождал, пока священник не утвердится в седле. — Теперь вы знаете дорогу?

— Ты не едешь в этот раз?

— Нет. У меня несколько поручений от господина. Скажите мне, что знаете дорогу.

— Я знаю дорогу. Тропинка к печи до самого бурелома, затем пойду по зарубкам, как прежде.

На лице швейцарца отобразилось сомнение.

— Когда вы увидите… их, попытайтесь купить одну из тех трубок, которые они держат в своих мешках. Они навели их на нас в тот первый раз.

— Я помню. Ты полагаешь, что это оружие?

— Да. Некоторые демоны держали руки у мешков, пока мы были там. В схожей ситуации осторожный мужчина держал бы руки рядом с ножнами.

— Мои в подобной ситуации будут у распятия.

— Полагаю, это может быть чем-то вроде пращи. Миниатюрный pot-de- fer.

— Такие маленькие? Они же будут метать настолько крохотные снаряды, что это нельзя будет считать оружием.

— И Голиаф сказал то же самое. Предложите им мой бургундский квиллон, если поймете, что они готовы торговаться.

Он отстегнул свой пояс и передал его Дитриху вместе с ножнами и всем остальным.

— Тебе так нужна эта праща? Что ж, осталось выяснить, как я сообщу им об этом.

— Демоны наверняка знают латынь! Дитрих не стал спорить о терминах.

— У них нет для этого языка и губ. Но сделаю все, что смогу. Макс, для кого тогда вторая лошадь?

Прежде чем солдат смог ответить, Дитрих услышал приближающийся голос герра Манфреда, и мгновение спустя хозяин замка вышел из ворот наружной стены под руку с Хильдой Мюллер. Он улыбался ей сверху вниз, накрыв ладонью ее руку, продетую ему под локоть. Дитрих подождал, пока слуга поставит скамейку и поможет Хильде взобраться в седло.

— Дитрих, на пару слов? — сказал герр Манфред. Он взял кобылу под уздцы и погладил ее морду, шепнув животному несколько нежных слов. Когда слуга удалился достаточно, чтобы ничего не услышать, Манфред продолжил, понизив голос: — Я так понимаю, что в наших лесах завелись демоны.

Дитрих бросил на Макса испепеляющий взгляд, но солдат только пожал плечами.

— Они не демоны, — сказал Дитрих властителю Хохвальда, — а страждущие паломники странной и чуждой нам наружности.

— Очень странной и чуждой, если верить моему сержанту. Дитрих, я не желаю, чтобы в моих лесах были демоны. — Он поднял руку. — Нет, и «паломники странной и чуждой нам наружности». Изгони их — или отправь своей дорогой — что сочтешь более уместным.

— Мой господин, мы с вами единодушны по этому поводу.