Дитрих, наблюдавший за всем с гребня, знал, что крэнк внимательно рассматривал эту вещь, поскольку он повернулся сначала в одну сторону, затем в другую. Именно так пришельцы вели себя, когда хотели получше рассмотреть что-нибудь своими странными глазами.

— Это устройство, — сказала Хильда, и Макс с Дитрихом разом повернулись к ней, — я часто видела его в руках их детей. Это какая-то игрушка.

Под ними крэнки опустились на корточки, задрав колени выше голов.

Она слышала его голос откуда-то издалека, тоненький, словно стрекот насекомого, зовущий ее по имени. Но универсум был невероятным местом, чтобы просто уйти. Нет, не уни-версум, а поли-версум. Двенадцать измерений, а не одиннадцать. Триплет триплетов. Теперь стали понятны группы вращений и метаалгебра. Отклонение от нормы скорости света тоже подходит. Она сжала поливерсум, и ее пульс участился. Шустрый малый, этот Эйнштейн. Он понял все совершенно верно. Поворот. Калуца и Кляйн[249] тоже не болваны. Изгиб и… Здесь! Если бы она скрутила его вот так…

В подобные моменты человек погружается в измененное сознание, словно ускользающее в иной мир. Все вокруг отдаляется; само время, кажется, замирает. Движение останавливается. Солнце застывает. В такие моменты знаменитые математики делают таинственные пометки на полях.

Взгляд Шерон стал осмысленным, и она увидела, как на нее таращится Том.

— Я поймала! — сказала она. — Это было прекрасно. Я почти поймала его! Где мой блокнот?!

Он появился в ее руках, словно по волшебству, раскрытый на чистой странице. Шерон выхватила ручку из пальцев Тома и принялась яростно строчить. Походя изобрела новое вращение. «Пожалуйста, дай мне вспомнить, что это значит». Пометила уравнение звездочкой и подписала: «Верно!!» Вздохнула и захлопнула книгу.

— Подожди, я скажу Эрнандо, — сказала она.

— Какому Эрнандо?

Шерон сердито посмотрела на Тома:

— Не знаю, злиться ли на тебя из-за того, что прервал ход моих мыслей, или радоваться, что ты притащил мой блокнот. Как догадался-то?

— Ну, обычно ты не выливаешь чай в яичницу. Только теперь она вспомнила, что завтракала. Перевела взгляд вниз и застонала:

— Наверное, я схожу с ума.

— В этом нет никаких сомнений. Я понял, что дело пахнет блокнотом, как только ты стала тупо пялиться в пустое пространство. — Он отправил ее тарелку в раковину, смыв пищу в мельницу для кухонных отходов. — Можешь взять яйца «в мешочек».

Шерон содрогнулась:

— Не понимаю, как ты можешь есть это. — Она стащила с его тарелки ломтик бекона.

— Я заметил, между прочим. Хочешь чая? Нет, я налью. Вскоре она прихлебывала «Эрл». Том поставил чайник на стол.

— Так что это было за Великое Открытие? Я никогда не видел, чтобы ты настолько отключалась от реальности.

— Ты же не разбираешься в теории великого объединения.[250]

А Шерон ничего не смыслила в клиологии; но Том знал нечто, о чем понятия не имела она, хотя еще и не понимал этого. Когда же говоришь и слышишь сам себя, мозг словно заново прополаскивает слова и чуть прочищает их суть. Когда Том пытался что-то объяснить Шерон, его ход мыслей становился более четким.

— Ты начни, — сказал он. — А я сяду, буду ласково улыбаться и кивать в нужных местах.

— Я не знаю с чего начать.

— С начала.

— Ну… — Она пригубила чай, как будто передумав. — Ладно. При Большом взрыве…

Том засмеялся:

— Постой! Когда я сказал «с начала», то не имел в виду Начало всего.

Шерон попыталась снова:

— Смотри. Почему яблоко упало на Ньютона?

— Он сел слишком близко к яблоне? Она резко отодвинулась от стола:

— Забудь.

— Ладно-ладно. Гравитация, верно?

Она помолчала, пристально оглядывая его.

— Ты интересуешься моей работой или нет?

— Разве я не держал блокнот наготове?

Держал. Как там принято говорить? «Не по словам судят, а по делам». И даже к лучшему, ведь его слова иногда так раздражают. Шерон перегнулась через стол и шлепнула его по руке.

— Ты прав, Том. Но я сейчас пытаюсь разобраться в этой проблеме, а потому не надо сбивать меня остроумными замечаниями. — Она едва не сказала «идиотскими».

Том пожал плечами и откинулся на стуле, явно поняв, какое слово имелось в виду на самом деле.

— Хорошо. Яблоко упало из-за силы притяжения. Разве это уже не открыли?

— А почему течет ток?

— Электромагнетизм. Я выиграл? — В его голосе послышалась мрачность.

— Почему бежит время?

Он уже открыл рот, потом закрыл и задумался.

— Из-за какой-то силы, — медленно произнес Том почти про себя.

«Попался!» — подумала Шерон. На этот вопрос ни один всезнайка не ответит.

— Именно. Для ускорения нужна сила. Так сказал дядюшка Ньютон. Взгляни на проблему с этой стороны. Мы не двигаемся вперед во времени; мы падаем вниз, притягиваемые временной гравитацией. Я называю ее «хронотацией».

«Притягиваемые чем? — спросила она себя. — Чем-то, находящимся в конце времени? Прямо по Аристотелю! Джексон бы взбесился. Или чем-то у начала времени. Богом. Ха! Нет, уж лучше тогда Большим взрывом. Нет смысла топтаться по больным мозолям завкафа».

— Или, может, нас что-то отталкивает, — продолжила она. — Я еще не решила, положительное или отрицательное значение у этой силы.

— Итак, — задумался Том. — В итоге, все-таки tempus fugit.[251]

Конечно, он пообещал обойтись без остроумных реплик. И не нарушил слова.

Шерон вздохнула. На него было невозможно сердиться долго. Когда его дела шли хорошо, он вечно пребывал в отвратительно жизнерадостном настроении.

— Я знаю, мои формулы верны, — стала рассуждать вслух Шерон. — Мне надо узнать, соответствуют ли они действительности.

Многим следовало бы разделять эти два понятия. Одно дело — держать синицу в формуле; совсем другое — ухватить ее руками. Факт — это реализация, factum est. По-немецки deedmatter. Том, в последнее время больше читавший на латыни и средневековом немецком, чем на английском, сразу понял, что она имела в виду.

Но легче предположить наличие скрытых сил, таящихся за стенами мира, чем обнаружить их. В конце