ему цветы. Бонд не любил этого и попросил медсестру отдать цветы другому больному. Когда он попросил о том же во второй раз, цветы больше не приносили. Бонд не хотел обидеть Веспер, но он не любил, когда около него были эти сугубо женские атрибуты. Цветы требовали ответной благодарности по отношению к тому, кто их дарил, они постоянно намекали на некоторую нежность и симпатию, а это Бонда утомляло. Он ненавидел, когда с ним нянчились, ему казалось, что у него начинается приступ клаустрофобии.

Бонда не радовала перспектива все это объяснять Веспер. Его также смущала необходимость задать ей несколько вопросов о том, что вое еще его волновало и что касалось связанных в ней недавних событий. Он был почти уверен, что ее ответы напомнят ей о неразумности некоторых ее поступков. Но ему нужно было обдумать доклад об операции, который он должен будет представить М., и он не хотел быть вынужденным критически отзываться в нем о Веспер, которой это могло стоить службы.

Впрочем, самый болезненный вопрос, на который он должен был ответить сам, он избегал себе задавать.

Врач не раз говорил с Бондом о его ранах. И не раз повторял, что страшная пытка не скажется никакими нежелательными последствиями. Он обещал, что здоровье Бонда полностью восстановится и ни одна из функций организма не будет нарушена. Однако то, что видел и чувствовал Бонд, ему самому оптимизма не внушало. Кровоподтеки и опухоли по всему телу не проходили, и, когда действие укола прекращалось, он мучился от сильных болей. Его воображение, однако, подвергалось еще большим испытаниям, чем тело. За час, проведенный под пытками Намбера, уверенность, что как мужчина он уже ни на что не годен, оставила в сознании Бонда глубокую рану. И ни один медик не мог бы ее залечить.

С тех пор, как Бонд в «Эрмитаже» впервые увидел Веспер, его по-прежнему тянуло к ней. Он знал: если бы в ночном клубе все сложилось иначе, если бы Веспер каким-то образом ответила на его шаг навстречу, если бы не было того похищения, они бы закончили вечер в одной постели. Даже потом, в машине по дороге на виллу, в какой-то момент, когда, видит Бог, ему было о чем подумать, он, глядя на ее несуразно обнаженные ноги, задумался — и весьма сильно — о ней.

Теперь, когда он должен был ее увидеть, ему было страшно. Страшно, что его чувства никак не откликнутся на эффектную красоту Веспер. Страшно ощутить себя куском льда рядом с ней. Этот страх — и Бонд не обманывал себя — был истинной причиной того, что он больше недели оттягивал испытание встречей с Веспер. Он и сейчас хотел отложить эту встречу, но убеждал себя, что ему необходимо подготовиться к докладу, что эмиссар прибудет из Лондона со дня на день и захочет узнать все детали операции и что если ему, Бонду, суждено худшее, то время ничего не изменит.

На восьмой день его пребывания в клинике, ранним утром, когда после сна он чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим, Бонд попросил пригласить к нему Веспер.

Неведомо почему он ожидал увидеть ее бледной и усталой, ему казалось, что пережитое им самим должно как-то проявиться и в ней. Он никак не ожидал, что в комнату весело ворвется высокая загорелая девушка в тюсоровом платье с черным поясом. Улыбаясь, Веспер остановилась перед ним.

— Боже, Веспер, — сказал Бонд, несколько неестественно приподняв руку в приветствии, — но вы просто расцвели! То, что мы с вами пережили, пошло вам на пользу. Как вам удалось так замечательно загореть?

— Я чувствую за собой огромную вину, — сказала она, присаживаясь у кровати. — Пока вы лежите здесь, я каждый день проводила на пляже. Врач сказал, что это мой долг; я подумала, что ничем не помогу вам, если буду весь день страдать у себя в номере. Я нашла прекрасный маленький песчаный пляж и до вечера сижу там с книгой.

Туда ходит автобус, но остается еще немного пройти через дюны, так что есть возможность забыть, что это как раз по дороге к вилле. Она заговорила тише. Упоминание о вилле заставило Бонда отвести взгляд, однако Веспер продолжала, стараясь не замечать молчания своего собеседника.

— Врач считает, что вам совсем скоро разрешат вставать... Я подумала, что немного погодя смогла бы показать вам мой пляж. Врач говорит, что купание вам было бы полезно.

— Еще неизвестно, когда я буду в состоянии выйти отсюда, — зло проговорил Бонд. — А уж когда я смогу купаться, вероятно, лучше будет делать это в одиночку. Мне не хотелось бы пугать людей. Не говоря обо всем остальном, — сказал он, переведя взгляд на одеяло, — все тело у меня сплошной синяк. Но вы должны развлекаться, врача нужно слушаться.

Веспер задела горечь и несправедливость этих слов.

— Я сожалею, — сказала она, — я только думала... Я хотела... Глаза у нее вдруг наполнились слезами. Она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Я хотела... помочь вам быстрее поправиться.

Голос ее задрожал. Она виновато смотрела на Бонда, в глазах которого было осуждение. Не выдержав, она закрыла лицо руками и расплакалась.

— Простите, — проговорила она глухим голосом, — прошу вас, простите. — Она вынула из сумочки носовой платок и промокнула глаза. — Во всем виновата я, я знаю.

Бонд вдруг растрогался. Он положил забинтованную ладонь ей на колено.

— Не будем больше об этом, Веспер. Извините меня, я был очень груб с вами. Вы поймите, это ревность, вы загораете, а я прикован к постели. Как только я чуть поправлюсь, я поеду с вами, и вы мне покажете ваш пляж. Вы правы, это действительно то, что мне нужно. Я очень хочу побыстрее выйти отсюда.

Она погладила его руку, отошла к окну и, приведя себя в порядок, вновь села рядом.

Бонд с нежностью смотрел на нее. Как все закаленные жизнью мужчины, он легко впадал в сентиментальность. Веспер была очень красива, и его властно влекло к ней. Он решил не откладывать с вопросами. Он предложил ей сигарету, они заговорили о приезде шефа центра S и о реакции Лондона на поражение Намбера.

Даже судя по тому, что знала Веспер, было очевидно, что операция завершилась удачно. Скандал вокруг имени Намбера продолжал разрастаться по всему миру. В Руаяль прибыли корреспонденты многих английских и американских газет, они искали того ямайского миллионера, который победил Намбера за карточным столом. Им удалось выйти на Веспер, но она сказала, что Бонд собирался ехать играть в Канны и Монте-Карло. Толпа журналистов двинулась из Руаяль-лез-О на юг Франции. Матис с помощью полиции постарался убрать все следы операции, и газетам пришлось искать сенсации в Страсбурге и рассказывать о панике в рядах французских коммунистов.

— Веспер, — прервал ее Бонд, — что на самом деле произошло в ночном клубе? Я видел только то, как вас увозили. — И в нескольких словах пересказал ей, что увидел, выйдя из казино.

— В тот момент я растерялась, — сказала она, избегая смотреть на Бонда. — Не найдя Матиса у входа, я вышла на улицу. Ко мне подошел посыльный и спросил, не я ли мисс Линд; он сказал, что человек, передавший мне записку, находится в машине на стоянке. Честно говоря, меня это не очень насторожило. Я была знакома с Матисом всего несколько дней и не знала, как он работает. Словом, я вышла во двор и пошла к машине. Она стояла чуть в отдалении справа, а там было довольно темно. Когда я подошла, двое людей Намбера выскочили из-за соседних машин и задрали мне платье на голову. — Веспер покраснела. — Кажется, пустяк, — сказала она смущенно, — но невероятно эффективно, даже крика, похоже, никто не услышал. Я пыталась отбиваться ногами, но это совершенно бесполезно, я ничего не видела. Они схватили меня с двух сторон и запихнули в машину. Я, конечно, отбивалась. Когда машина тронулась и пока они возились с веревкой, я высвободила одну руку и бросила сумочку в окно. Надеюсь, она на что-то сгодилась. Это было почти инстинктивно. Я просто испугалась, что вы не будут знать, что со мной случилось, вот и сделала первое, что пришло в голову.

Бонд был уверен, что, не выброси Веспер сумочку, Намбер, поскольку того интересовал Бонд, возможно, сам бы выкинул ее.

— Разумеется, мне это очень помогло, — сказал Бонд. — Но почему вы не подали какой-нибудь знак, когда я окликнул вас там, в машине, уже после того, как они меня схватили? Вы меня испугали. Мне показалось, что они вас оглушили.

— Возможно, я была в обмороке. В моем «мешке» невозможно было дышать даже после того, как они прорезали дырку. Я несколько раз теряла сознание и не помню почти ничего, что происходило со мной до приезда на виллу. Я по-настоящему поняла, что они вас схватили, лишь когда вы побежали за мной в коридоре.