Унтер-лейтенант все еще стоял на бетонированной площадке, размышляя, куда ему пойти. Оглянувшись, он увидел троих унтер-офицеров, которые подходили к железной балке, лежащей на солнцепеке. Первым шел Грасе, коренастый унтер-вахмистр с широким невозмутимым лицом. Грасе временно командовал первым огневым взводом, когда Каргер был назначен старшим офицером батареи. Поэтому унтер-вахмистр довольно часто замещал унтер- лейтенанта. Следом за ним шел унтер-офицер Кат, командир первого расчета. Рядом с Грасе Кат казался маленьким и хрупким. Но в работе он не уступал другу. Правда, Кат иногда медлил с принятием решений. Он думал медленнее Грасе, но унтер-вахмистр действовал несколько неповоротливо. С ними был ефрейтор Цедлер, наводчик основного орудия и заместитель Грасе, длинный и костлявый. Руки у него висели всегда чуть впереди корпуса, а не касались, как положено, шва брюк. При резких движениях лопатки Цедлера грозили разорвать френч по швам, а в его сапогах всегда можно было найти какие-то посторонние предметы: ложку, кисет или газету. Его называли всегда Верзилой и почти никогда по имени.

Каргер хорошо знал всех троих. Они были из его взвода, и все трое — коммунисты. С ними и другими членами партии он собирался поговорить о своей тревоге, которая охватила его с тех пор, как обер-лейтенант Мартене уехал несколько недель назад на курсы усовершенствования офицерского состава, а он, назначенный старшим на батарее, должен был нести ответственность за огневую подготовку.

На занятиях Каргер установил, что солдаты быстро и уверенно выполняют все команды у орудий, что у них отработана взаимозаменяемость, что они хорошо знают матчасть гаубицы, отлично стреляют, однако его беспокоило то, что некоторые солдаты были физически слабыми и на учениях, приближенных к боевым, быстро сдавали, особенно во втором взводе, которым командовал обер-вахмистр Беренд.

Своими опасениями Каргер поделился с Экснером, который только посмеялся над Каргером, сказав, что он знает батарею лучше Каргера, что учебный год практически кончается, и все, что не удалось достигнуть в этом году, будет достигнуто в новом учебном году.

Каргер подошел к парням. Грасе и Кат немного отодвинулись в сторону, дав ему место на балке. Кат поднял свое лицо к солнцу. Цедлер, сидевший на своей каске, чистил трубку, Грасе смотрел на гаубицу. Каждый был занят собственными мыслями.

На солнечной стороне было тепло. От удовольствия Каргер закрыл глаза. Стоит ли и дальше сопротивляться мыслям об окончании года, о премиях и летних отпусках. Каргер сидел, прислушиваясь к пению птиц. Он даже открыл глаза, чтобы отыскать их в небе, но солнце ослепило его, и он ничего не увидел.

Так просидели они минут десять, может, пятнадцать, пока эхо первого выстрела и гул разрыва не докатились до них со стороны стрельбища.

— Стреляет первый артдивизион, — определил Цедлер.

— Более или менее точно, — согласился Грасе.

Кат молчал, подставив лицо, как и прежде, солнечным лучам.

Выстрел вызвал среди артиллеристов заметное оживление. Один из них вдруг громко воскликнул:

— Скоро настанут веселые денечки, и прощай, Еснак!

Некоторые засмеялись.

— Рингель давно уже дома, — сказал Цедлер и засмеялся.

— Ребята! — крикнул кто-то. — Подумать только: до демобилизации осталось всего четырнадцать дней! Ура!

— Ура! — поддержали его крик другие.

Каргер внезапно вскочил и скомандовал:

— К орудиям!

Цедлер так испугался, что трубка выскользнула из его руки. Он поднял ее, схватил каску и побежал, слыша за спиной дыхание Грасе и Ката. Когда он посмотрел по сторонам, то увидел, что приказ Каргера выполнили далеко не все. Некоторые солдаты так и остались лежать на траве, они лишь подняли головы и удивленно оглядывались по сторонам.

Каргер повторил приказ, на этот раз уже громче. Цедлер еще не слышал, чтобы командир говорил так. Лицо унтер-лейтенанта перекосилось, зубы он крепко сжал, что было признаком неудовольствия.

Со стороны стрельбища раздавался выстрел за выстрелом, что само по себе торопило артиллеристов.

Каргер приказал солдатам построиться перед орудиями.

— Четырнадцать дней — срок немалый. Всякое еще может случиться, — сказал он. — А теперь — за дело! Все расчеты должны соревноваться друг с другом.

На лицах некоторых солдат отразилось недоумение. Но он не дал им ни секунды, чтобы сообразить, что будет дальше. Он приказал выдвинуть орудия вперед на сто метров.

Обер-вахмистр Беренд подошел к Каргеру и напомнил ему о предстоящей стрельбе. Унтер-лейтенант махнул рукой:

— Стрельба будет интересовать меня лишь вечером.

Два расчета несколько вырвались вперед. Впереди катили гаубицу солдаты Моравуса, самого маленького унтер-офицера батареи, который ходил всегда быстро, семеня ногами, будто куда-то спешил. Моравус помогал своим солдатам, держась за щит гаубицы. Во втором расчете Каргер сразу же узнал Цедлера. Грасе и Кат были единственными командирами орудий, которые бежали рядом с расчетами и своими командами направляли их действия. Последним двигался расчет Шурмана. Шурман, который был назначен командиром орудия только в мае, немного побаиваясь артиллеристов своего расчета, чаще всего не командовал, а заискивающе просил солдат сделать то, что они и без его просьбы должны были выполнить. У Шурмана было круглое нежное лицо, которое часто и внезапно краснело. Его карие глаза блестели приветливо и кротко.

— Сколько кругов нужно будет сделать? — спросил Беренд.

— Не один.

— А почему так?

— Почему, почему! Потому что я хочу знать, на что они действительно способны. Потому что я хочу знать, все ли они поразят мишени, если колени и руки у них будут дрожать от напряжения.

Первым завернул за угол Моравус. Несколько позади, почти на том же уровне, двигались Грасе и Кат. Беренд вырвался несколько вперед и стал подгонять солдат, пока они, достигнув цели, не опустили станины на бетонированную площадку. Солдаты сели на станины, с трудом переводя дух.

— Как в нашей кузнице, — сказал Цедлер, кивая головой в сторону Моравуса, и кадык его задвигался от смеха. — Сильнее кузнечных мехов.

— Мы тебе покажем! — крикнул кто-то из расчета Моравуса. — Сразу перестанешь смеяться!

— После четырехсот метров!

Ефрейтор махнул рукой, встал на свое место у гаубицы и похлопал рукой по щиту орудия.

Пришел Шурман. Его солдаты спорили и ругались друг с другом. Он хотел усмирить их, но его никто не слушал.

Каргер прекратил споры и пререкания, отдав приказ:

— Надеть противогазы! — И послал расчеты на второй круг, из которого Грасе вернулся первым, следуя впереди Шурмана, который так и не смог догнать его до самой цели. Однако кареглазый унтер-офицер очень обрадовался второму месту, так как оставил позади себя опытного командира. Радуясь, он не думал о том, что его расчет только потому достиг таких результатов, что его артиллеристы в противогазах не могли спорить. Последним завернул за угол парка расчет Моравуса.

Беренд рассерженно затряс головой и поспешил навстречу унтер-офицеру. Но, сделав несколько шагов, он остановился. Навстречу ему шел обер- лейтенант Экснер.

Каргер побежал к обер-лейтенанту. Форма на Экснере сидела безукоризненно. На ней никогда не было ни единого пятнышка, расстегнутой пуговицы или перхоти на бархатном воротнике мундира. Командир батареи всегда действовал решительно и предприимчиво. Однако симпатии унтер-лейтенанта к своему командиру постепенно исчезали по мере того, как Каргер понимал, что Экснера больше всего интересует лишь само звание «Отличная батарея». Иногда в душу Каргеру закрадывалось подозрение, что есть вещи, которые занимают Экснера гораздо сильнее, чем батарея.

Несколько шагов отделяло их друг от друга. Позади себя Каргер слышал скрежет станин, которые скользили по бетону. Моравус только что выполнил приказ.

Когда Каргер хотел доложить Экснеру, тот лишь махнул рукой.

— Я все думаю, Каргер, что с вами происходит? — И, не дав ответить, добавил: — Не пойму никак. — Он поджал свои полные губы, посмотрел вокруг и неожиданно спросил: — Вы играете в настольный теннис?

— Играю.

— А перед турниром занимаетесь несколько часов с гирями?

— Нельзя сравнивать такие вещи.

— Да, сравнения не всегда удачны. — Экснер бросил взгляд на солдат и раздраженно покачал головой. — Дышат, как кузнечные мехи, — проговорил он. — Что они делали вчера?

— Вчера они ходили в кино. А дышат так потому, что…

— Знаю, Каргер, знаю… — Экснер замолчал и прислушался: со стороны полигона опять донеслись выстрелы и разрывы. — Интересно, они так же хорошо стреляют, как и мы? — спросил он и посмотрел Каргеру в глаза, как будто хотел прочесть в них ответ. Но нашел в них нечто другое: он вдруг заметил, что в глазах унтер-лейтенанта нет уже больше той симпатии, той радости, которую обер-лейтенант до сих пор не раз видел в глазах Каргера. Экснер привык видеть в Каргере надежного помощника и умелого воспитателя. Сейчас же перед ним стоял упрямый человек с недружелюбным выражением лица. — Что с вами? — удивился Экснер. — Неужели мы больше уже не будем ладить друг с другом?

— Я выполняю все, что мне приказывают.

— Тренировкой вы могли бы заняться и завтра. Сегодня вечером у нас стрельбы, и я хотел бы, чтобы мы отстрелялись на «отлично», иначе наше почетное звание перейдет к другой батарее. К первой, например. Хаген — человек-кремень! А с этим, — Экснер кивнул головой в сторону орудий, — кончайте. А то вечером автоматы у артиллеристов будут трястись в руках, как овечьи хвосты. — Он попытался улыбнуться. Глаза его вдруг стали холодными, а взгляд мрачным. — И немедленно, — сказал он громче и настойчивее и быстро пошел, как будто неожиданно вспомнил о чем-то важном.

Каргер смотрел вслед командиру, пока тот не вышел из парка. К унтер-лейтенанту подошел Беренд.

— Я только что сказал, что мы…

Но Каргер, не дослушав его, побежал к орудиям. Многие солдаты еще не отдышались, они то и дело вытирали пот.