то образом ее прекрасное лицо осталось нетронутым. Все лишние килограммы осели на груди и талии, в то время как лицо с высокими скулами и фарфоровой кожей выглядело безмятежно независимым от деятельности, кипящей ниже, – фабрика по производству детей под присмотром очаровательной королевы.

Сьюзан села на краю кровати и положила руку на возвышающийся живот Люси, пытаясь сквозь модную одежду для беременных почувствовать признаки жизни. Живот Люси слегка напрягся, и где-то в глубине Сьюзан уловила чудо – движение ребенка.

Сьюзан готовилась к поминальной службе, а Люси, сидя на краю кровати, с мрачным видом нажимала кнопки пульта от «ТиВо»,[4] ее беспокойные голубые глаза сосредоточились на мелькающих на телеэкране картинках.

– Ну скажи, как мы раньше жили без «ТиВо»? – Люси отбросила волосы с лица, чтобы получше рассмотреть список фильмов на экране. – Эх, плохо, что Джек умер и не увидит, что они еще придумают.

Сьюзан перестала красить глаза и уничижительно посмотрела на Люси, уперев руку в бок и наградив подругу, как она надеялась, испепеляющим взглядом.

– Черт, я все это уже видела, – пожаловалась Люси. – О, перестань, если это годится для Элвиса и Ленни Брюса,[5] почему оно недостаточно хорошо для Джека Берроуза? Дайте мне…

Сьюзан прервала ее, раздраженно покачав головой.

– Они умерли на унитазе, а Джек – рядом с ним. Есть разница.

– Ой, да ладно! Ну давай еще поспорим об этом. Да мы будем рассказывать об этом внукам. Может, мы и не доживем до них, но, по крайней мере…

– Заткнись и помоги мне выбрать что надеть.

– Брось, Сьюзан, да в твоем гардеробе все годится для похорон. – Люси легкомысленно помахала рукой. – Надевай, что угодно. У тебя все одинаково унылое и респектабельное.

Люси была права. Сьюзан нужно было просто надеть то, что она носила каждый день: черную юбку и жакет, какую-нибудь блузку и практичные туфли на низком широком каблуке, с которого она точно не упадет. Единственным отличием на сей раз были модные бифокальные очки, на которые она тратила кучу денег в магазинах по всему городу, и, поносив какое-то время, непременно теряла.

– Черт, о чем я думаю? – простонала Сьюзан. – Это же безумие. Ведь там может оказаться Лиланд. Со своим ужасно вежливым, безупречным Ником. Посмотрите, как у нас все замечательно! Все: «О, привет, послушай, эта несчастная здесь! Не смогла распознать педика! Давай, надо быть повежливей с бедняжкой – улыбнись!» О, господи, мать твою, Иисусе! Забудем об этом.

Люси с презрением посмотрела на подругу:

– Ага, правильно, давай. Спрячься в доме, как перепуганная старая дева. Пусть он победит. Боже, Сью, прошло уже три с лишним года.

– Погоди-ка! Во-первых, я не знала, что для грусти есть срок давности. К тому же я забыла, что это было соревнование, но в любом случае он его выиграл. Во-вторых, я не могу быть старой девой, потому что у старых дев не бывает детей. И в-третьих, давай, добей меня!

Люси округлила глаза, скрестила руки на груди и раздраженно уставилась на Сьюзан:

– Ты должна пойти! Ради всех пидорских вдов! Ты должна показать этим ренегатам, из какого теста ты сделана!

Сьюзан внимательно посмотрела на Люси.

– Пидорская вдова? Мне не хочется, чтобы меня называли…

– Заткнись и одевайся, наконец! Если у тебя нет других причин туда идти, по крайней мере, когда вернешься, сможешь развлечь меня. Подумай, ты уже сто лет не делала ничего интересного.

– О, понимаю: ради тебя. Я-то думала, что речь идет о всякой чуши вроде самоуважения, но если это ради твоего развлечения, то я готова.

Хани сидела в своей комнате и смотрела мультфильм «Ким Всемогущая», который Сьюзан нехотя одобряла, но не из-за культивируемого образа сильной женщины. Скорее ей нравилось оригинальное название мультфильма. Тем не менее, услышав голос крестной, Хани бросилась в спальню матери – честно говоря, больше ради того, чтобы проверить, как обстоят дела с беременностью, а не ради самой Люси. Люси пообещала Хани, что она будет крестной малышей. «Нужно смотреть в лицо фактам. Ты – единственная из нас, кто еще будет самостоятельно передвигаться к тому времени, когда они закончат среднюю школу».

Хани помедлила в дверях, рассматривая выдающуюся возвышенность на теле крестной.

– Вот она! – прогудела Люси, лежа на кровати. – Иди сюда, обними свою толстую старую крестную.

Хани послушно прижалась к Люси, подчинившись ее неловким объятиям.

– И если у тебя выйдет поболтать с крестниками, может, ты их уговоришь поторапливаться и выбираться оттуда?

Хани взволнованно посмотрела на Люси.

– А они нас слышат? – поинтересовалась она.

Сьюзан притянула Хани к себе, сев на кровать возле распухших ног Люси.

– Если бы я думала, что ты можешь что-то понимать, я бы еще тогда начала учить тебя французскому, одной проблемой было бы меньше.

Хани терпеть не могла уроки французского, которые мать заставляла ее посещать, и сердито ответила:

– Я бы тоже хотела, чтобы ты научила меня французскому, когда я была у тебя в животе. Тогда вместо каких-то вонючих уроков по средам я могла бы играть.

– Так ее, Хани-Банни! – подбодрила Люси. Сьюзан мрачно посмотрела на подругу:

– Спасибо за поддержку. Когда ты наконец извлечешь этих детишек на свет божий, не рассчитывай, что я поддержу тебя, если им придет в голову с помощью пирсинга приделать задницу ко лбу.

Хани торжествующе протянула руку.

– Ты сказала слово на «з», с тебя доллар.

Сьюзан вздохнула, взяла с кресла сумочку, с трудом отыскала красный бумажник. Вытащила пятидолларовую купюру и протянула Хани.

– Это за слово на «з». А это за четыре других – дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо.