– А где бассейн? – с надеждой спросила Хани, хлопая широко раскрытыми глазами и почесывая ухо пухлой ручкой.
Сьюзан нахмурилась, будто что-то вспоминая.
– Кажется, я куда-то его положила… – Потянув Хани за руку, она спросила: – Может, он здесь?
Хани вырвалась, хихикая:
– Мама, перестань!
Сьюзан с притворным смущением направилась к ней.
– Нет, серьезно, дай-ка я проверю твои штанишки, потому что…
Хани согнулась, пытаясь уклониться от настойчивых поисков бассейна:
– Не надо, мам. Хватит! Серьезно!
Сьюзан резко остановилась.
– Ах,
Хани беззаботно прижалась к папе, уцепившись маленькой ручкой за его большую ладонь.
– Пап, а можно я в следующем году пойду в другой лагерь, где есть кафе? Потому что я ненавижу холодную еду. Там вечно дают засохшие морковные палочки, какой-то вонючий сэндвич и чипсы. Так ведь с ума можно сойти, как ты считаешь, мамочка?
Сьюзан улыбнулась дочери и печально покачала головой.
– Конечно, детка, – просто сказала она. – Это ненормально, и поверь, я знаю, о чем говорю.
Хани с довольным видом посмотрела на отца:
– Я же говорила.
На миг Сьюзан растерялась, не зная, что еще сказать, а затем этот миг обрел ноги и бросился бежать к неловкости. О чем ей говорить в психушке со своим ребенком и бывшим мужем? Наверное, надо задавать им обычные вопросы. Точно!
То, что нужно.
– И чем же вы занимались всю эту неделю?
Хани призадумалась на минуту, затем вдруг просияла.
– У меня был день рождения, да, пап? А ты его пропустила!
Это известие стало для Сьюзан сокрушительным ударом. Седьмой день рождения дочери! Как она могла забыть? Из всего, чего она лишилась – шесть ночей сна, здравый смысл, способность делать коллажи, – это самая большая утрата. Она опустилась на колени перед Хани и взяла ее за руку.
– Ох, детка, прости меня, пожалуйста.
Хани взглянула на отца, ища подсказки, что же ей делать в этой необычной ситуации. Нужно ли вообще что-то делать?
Сьюзан оставалось лишь созерцать Хани и Лиланда, они прекрасно смотрелись вместе, как пара фигуристов, такие изящные, они так привязаны друг к другу, а Сьюзан, как безъязыкий гоблин, топает вокруг их сияющих границ. Это было завораживающее и мучительное зрелище, но она могла лишь издали наблюдать, ее не пускали внутрь, будто она заразная.
– Ты не хочешь рассказать маме о своем празднике? – ласково подсказал Лиланд дочери.
Глаза Хани расширились от воспоминаний, она оторвалась от отца и приземлилась, словно спрыгнув с гимнастического бревна.
– Ах, да, знаешь что? У меня ночевали гости, и мы спали под тентом у папы на заднем дворе. Беннет ужасно боялась, потому что ей до семи лет еще осталось четыре с половиной месяца, а я совсем не боялась, правда, пап?
Сьюзан посмотрела на Лиланда несчастными глазами – большими, жалкими, виноватыми, одурманенными лекарствами глазами…
– А еще мы играли в пиньяту, и у нас были хорошенькие сумочки, которые мы с Кэтлин наполнили всякими штучками из магазина «Все за 99 центов»…
Сьюзан чувствовала себя так, будто ее столкнули с утеса плохих матерей, и она приземлилась по соседству с такими светилами, как Джоан и Лана. Ну, Джуди не настолько хороша, но по крайней мере она забавная… а еще она слышала, что Анна Секстон была довольно странной… и не очень-то было приятно обнаружить Сильвию Платт,[51] умирающую на кухне, – о, вроде бы ей полегчало… И все же им позволено быть плохими в награду за то, что они такие талантливые, выдающиеся артисты, им дают самые большие скидки, а менее одаренным приходится платить по полной за свои безответственные поступки.
Так или иначе слишком рано чувствовать себя хорошо или плохо в такой ситуации. Хотя бы просто
Сьюзан махала вслед Хани и Лиланду, пока их черный «мерседес» проезжал по гравиевой дорожке. Когда они уехали, она была счастлива, что больше не надо изображать идеальное поведение – неважно, какое именно, утомительно даже думать об этом. По дороге в столовую она увидела, как из лимузина выбрался элегантно одетый мужчина и направился к офису; сумка на его плече болталась, как шкура животного. Хелен и Джоан встречали его на веранде. Джоан взяла у него два чемодана «Луи Вюиттон» и нетвердой походкой направилась вместе с ним в Биполярный Дворец, новый родной дом Сьюзан.
Столько народу приходило и уходило, что невозможно было уследить. Но еще сложнее было понять, что хорошего может принести им это краткое пребывание в «Тенистых аллеях». Словно их уносили призраки, вырывая из не совсем обычной жизни, ставшей бесполезной или опасной, в которой они определенно были не нужны. В некоторых случаях себе, в некоторых – другим. И там они оставались до тех пор, пока не были готовы вернуться к нормальности или по крайней мере к пределам нормы. Не то чтоб как новенькие, но все же лучше, чем прежде.
А что еще делать с теми, кого занесло не в ту сторону? Эти несчастные съезжали с рельсов прямиком в «Тенистые аллеи» и оставались здесь до тех пор, пока их не признавали годными для возвращения в мир, для следующей попытки жизни. Здесь были завсегдатаи наркологических заведений, безумные овощи, ждущие, когда эксперты своими натруженными руками соберут урожай их голов и пустят на корм, и тогда им отпустят грехи, и они войдут в землю обетованную.
Кен вернулся к своей старой работе, покинув обезумевшую от тревоги Барби. После того, как он позвонил ей из тюрьмы, она прокралась ночью в музыкальную комнату, разбила лампочку и изрезала себе руки.
Когда утром дошли слухи об этом, Ронда самодовольно ухмыльнулась.
– А на что они рассчитывали? Вот глупые. Я же тебе говорила, все знают про лампочки.
– Да, но что они могут сделать? Зажигать в комнатах свечи? Как в подземельях испанской инквизиции? Тогда люди начнут себя сжигать. – И Сьюзан покачала головой.
А люди все появлялись и исчезали. Как в тумане. Выписали Джину, ту, что пыталась покончить с собой, введя большую дозу инсулина; в клинике она все время вязала розовые шарфы, сидя перед телевизором. За ней – Стюарта, парня, который разбил кулаком окно на кухне, поспорив с женой. И Рейчел, что вечно была на грани истерики, после шестой попытки самоубийства доктор уговаривал ее принимать жизнь «с примесью времени». («Что за бред он несет?» – насмехалась Ронда.) И ту девчонку, что пыталась купить крэк у разодетого гея, который оказался натуралом и ее изнасиловал. Они все выписались раньше
