событие, поскольку ты, моя дорогая, уехала на лето в Гастингс[15].

Я сделала прекрасный выбор, потому что моей спутницей была юная Сара О'Рейли, ученица наборщика в лондонском „Меркьюри“. Эта молодая особа потеряла большую часть своей семьи, но ее живость наполняет меня надеждой. Мне кажется, эта идея оказалась прекрасной для нас обеих, потому что в обычных обстоятельствах Сара могла бы попасть в здание Королевской академии с той же вероятностью, с какой по собственному желанию захотела бы надеть юбку вместо брюк. Осуждающие взгляды, которые на нас бросали другие посетители, глядя на наплевавшую на моду женщину без шляпки и компаньонки, пришедшую с уличной девчонкой, доставили мне удовольствие, в то время как Сара вообще не обращала на них внимания. Она была так зачарована херувимами и обнаженными фигурами на потолке, великолепием мраморной лестницы и картинами в золоченых рамах, что, как мне показалось, была разочарована, когда мы наконец добрались до места нашего назначения: маленькой стеклянной горки, стоящей на псевдокоринфском пьедестале.

Должна признаться, что я была зачарована сиянием бриллиантов — всего их девять, разного цвета — не меньше остальных посетителей, собравшихся вокруг них. Сара не произнесла ни одного слова до тех пор, пока мы не вышли на улицу, а потом заявила, что камни показались ей странными и что ей было не по себе рядом с ними, потому что, в конце концов, это ведь всего лишь камни, но ощущение возникало, будто они живые. И она не ошиблась. Мне почудилось, будто внутри каждого пылает огонь, чей ослепительный свет и мощь проникают в самое сердце смотрящего на них. Каждый камень лежал отдельно, на черной бархатной подушечке, и самым потрясающим и поразительным был красный бриллиант. Ты можешь подумать, что я не в себе, но этот камень обладает какими-то неземными свойствами, мне даже представилось, будто он бросал мне вызов, предлагая испытать желание им обладать. На табличке под горкой сообщалось, что это очень редкие камни, собранные на протяжении многих лет махараджей Бенареса из индийской провинции Уттар-Прадеш. Мне стало невероятно интересно, почему индийский принц доверил такое сокровище леди Синтии Герберт.

Должна тебе сказать, что только вчера мы с ней встретились за чаем у нее дома. В три часа за мной заехало великолепное ландо с монограммой Гербертов на дверце — золото на белом фоне, — с возницей в темно-красной куртке и зеленом жилете. Несмотря на то что леди Герберт носит черный цвет, ее слуги, похоже, радуют ее глаз всей палитрой красок. Я очень тщательно выбирала свой наряд и остановилась на платье цвета темного мха в готическом стиле, которое воскресила миссис Уильям Моррис; на рукавах вышиты лилии, и меня очень привлекает этот мотив, потому что Франц любил их рисовать. Он говорил мне, что лилия — это самый священный из всех цветов: для римлян он являлся символом надежды, для христиан — цветком Марии и материнства и одновременно цветком смерти и звездой возрождения. Кристина Россетти утверждает, что на языке поэтов стебель лилии обозначает возвращение счастья, так что я буду носить своего тезку до тех пор, пока не вернется мое счастье. Я стала сентиментальной, Барбара, и тебе придется меня за это простить, потому что теперь, когда Франц меня покинул, символы, напоминающие о нашей любви, стали мне особенно дороги.

Путешествие в Хэмпстед в ландо леди Герберт получилось просто роскошным, подушки были обтянуты бархатом с монограммами, что, по моим представлениям, немного слишком. Леди Герберт представляет собой диковинное сочетание величия и мятежного духа, и ее характер меня озадачивает. В Хэмпстеде было тихо и чисто, над заново вымощенной дорогой нависали ветви хвойных деревьев (хотя я люблю покой, тем не менее предпочитаю суматоху Ватерлоо-стрит — особенно сейчас, когда стараюсь избегать молчания и тишины). У ворот особняка нас встретил молодой человек, одетый в те же цвета, что и возница, а когда он снял с ворот железные засовы и распахнул их, я увидела владения, каких мне не доводилось встречать нигде в Лондоне. И я сразу поняла, что этот райский уголок устроен наподобие восточного сада, потому что там росли блестящие растения с цветами, которых я не знаю, стояли статуи, изображающие экзотические божества с множеством рук, а еще был пруд с водяными лилиями. Дом поразил меня своими громадными размерами и элегантной симметрией: ослепительно-белый, с четырьмя римскими колоннами из бледного мрамора, украшающими блестящую черную дверь.

Древний дворецкий проводил меня в роскошную гостиную леди Герберт, в которой, как тебе известно, совсем мало мебели и невероятное количество картин. По правде говоря, я не увидела на стенах ни одного свободного места. Эта галерея привела меня в восторг: обнаженная натура и демоны, индуистские богини и работы голландских мастеров. А еще в гостиной находился индус, он не был одет в ливрею Гербертов и стоял неподвижно и настороженно около двери, точно статуя, вырезанная из дерева.

Леди Герберт поднялась с белого дивана, когда я вошла, и сиамский кот, сидевший у нее на коленях, грациозно спрыгнул на пол. „Царственное существо, — подумала я, — его возмутило мое присутствие“. Шею леди Герберт украшало ожерелье из больших розовых камней, так восхитительно отражавших свет, что я спросила, не бриллианты ли это. Она была довольна, что я сразу заметила ее украшения, затем кивнула и довольно загадочно ответила: „Дурной глаз не сможет причинить зла тому, кто носит бриллиант для защиты, — монарх не пойдет против его воли, и даже боги выполнят его желание“. Она сказала, что это слова неизвестного поэта, римлянина, жившего во втором веке. У меня возникло подозрение, не основывается ли интерес леди Герберт к камням исключительно на суевериях, и я решила, что сейчас самый подходящий момент спросить, в чем же будут заключаться мои обязанности. Леди Герберт сказала мне, что она хотела бы иметь каталог своих украшений и драгоценных камней. Она твердо заявила, что в ее планы не входит привлекать своего поверенного, страховщика или ювелира, потому что она мало кому доверяет, как я уже заметила. Более того, она добавила, что желает, чтобы этим занялась женщина, поскольку не только женщины неравнодушны к камням, но и камни предпочитают прекрасный пол.

Она позвонила в маленький хрустальный колокольчик, и тут же появился дворецкий, который принес чай. Сервиз был из серебра и хрусталя, нам подали маленькие ароматные пирожки и экзотические конфеты в розовом сиропе, а чай был приправлен корицей и гвоздикой. Индус, которого она называла Говинда, составил нам компанию, и я подумала, что он больше чем слуга, но, возможно, это всего лишь мои фантазии. У него более светлая кожа, чем у его соплеменников, а еще он выше и держится довольно необычно, но мне трудно объяснить тебе, в чем тут дело: он вежлив и одновременно насторожен, безобидный на вид, но глаза говорят о том, что он хранит не одну тайну.

Леди Герберт начала расспрашивать меня о творчестве Франца, и я согласилась привезти к ней несколько его картин, чтобы она на них посмотрела. Она намекнула, что, возможно, ей удастся заинтересовать ее друга махараджу Бенареса в их покупке, поскольку, как она уже упомянула раньше, несмотря на то что он дилетант в данном вопросе, ему нравятся работы европейских художников. Она сообщила мне, что собирается отправиться к нему весной, хотя таким тоном, что у меня сложилось впечатление, будто она пытается убедить в этом скорее себя, а не меня. Из нашего разговора я поняла, что именно тогда она и должна будет вернуть бриллианты, выставленные в Королевской академии. Меня обрадовали слова леди Герберт о том, что махараджа может стать патроном искусства Франца, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы его помнили как талантливого представителя романтической школы живописи. Среди его картин есть такие, которые, как я совершенно точно знаю, более чем мастерски выполнены, например „Венера“, висящая у меня в доме, для которой я позировала.

Когда мы покончили с чаем, меня повели вверх по широкой центральной лестнице из мрамора, и пока мы поднимались, я увидела пейзажи Тернера и Констебля, висящие на стенах. Говинда безмолвно следовал за нами, и меня это несколько нервировало, хотя леди Герберт не обращала ни малейшего внимания на его присутствие. Мы продолжали идти вверх по лестнице, пока не оказались на самом верхнем этаже дома. Там Говинда достал из кармана сюртука медный ключ и открыл одну из дверей на площадке. Комната оказалась маленькой, с голыми стенами, выкрашенными в аметистовый цвет марокканских двориков, — я еще никогда не видела ничего подобного во внутреннем убранстве лондонских домов. Около стен стояли высокие индийские комоды с огромным количеством маленьких ящичков с замочными скважинами.

Леди Герберт принялась доставать из них самые изумительные вещи, одну за другой, а Говинда, такой же непроницаемый, как и прежде, стоял на посту у двери. Моим глазам предстали букеты из бирюзы и мелкого жемчуга; розы, вырезанные из поразительной красоты коралла и окруженные листочками из нефрита; ожерелья из желтых бриллиантов и браслеты из рубинов и изумрудов, оправленных в золото; сережки из сапфиров цвета морской волны, золотые и обсидиановые броши и нитки огромных серых