Пройдя менее двух километров, Ноэль очутилась в совершенно другом мире, в Сохо, перед входом в зловонный переулок.

Переулок был такой узкий, а дома стояли так близко друг к другу, что только в самые ясные дни слабые лучи солнца могли проникнуть в эту темную, заросшую плесенью щель.

Как только она вошла в эту пещеру, на нее нахлынули запахи прошлого: запахи гниения, безнадежности и человеческих выделений. Был здесь и еще один запах, от которого желчь поднималась к горлу, запах, знакомый всем беднякам. Это был запах омытого мертвого тела, трупа, ожидающего, пока будут собраны или украдены медяки на его погребение. В выгребных ямах Сохо, Уайтчепеля, Севен Дайлса и Друри Лейна мертвым зачастую можно было позавидовать, ведь они сбежали из нескончаемого ада земного существования.

Ноэль прикрыла нос шалью и зашагала в конец переулка. Уставившись на то, что некогда было дверью, а теперь представляло собой лишь зияющую дыру, прикрытую неровно сколоченными досками и прибитой к ним грубой дерюгой, она пыталась разглядеть общую конуру, в которой прожила столько лет после смерти Дейзи.

Вдоль сырых стен виднелись охапки гнилой соломы, прикрытые тряпьем. В двух углах комнаты лежали рваные матрацы для тех постояльцев, кто мог платить по два пенса надбавки к недельной ренте. Комната была пустой, если не считать бесформенной кучи лохмотьев, притулившейся у едва теплившегося в очаге огня.

Ноэль осторожно отодвинула мешковину и вошла в комнату.

— Барди?

— Кто тут еще? — угрожающе заворчал он.

Отвращение обволокло ее, словно саван, когда она подошла поближе к слабо мерцавшему огню.

— Это я, Барди.

— Высочество, — старик хихикнул. — Черт возьми! Я знал, что ты вернешься. Эти тут каркали, будто тебя поймали, но я им сразу сказал: ты слишком шустрая для ловил. Где ты была то?

Она небрежно пожала плечами.

— Во многих местах, Барди. Мне повезло.

— Я счастлив за тебя, девочка. Но эти обормоты скучали по тебе, еще как. Как ты ушла, некому стало за ними приглядывать.

— У них есть ты, Барди.

— Благослови тебя господи, но что может такой старик, как я, да еще и слепой в придачу?

— Ты справляешься. Прости, что я так долго не могла ничего принести.

Она сунула ему в руку монеты

— Присмотри, чтоб они купили, что нужно. Я принесу еще, как смогу.

Он осмотрел монеты, прежде чем они исчезли в складках его рваного плаща.

— У тебя доброе сердце, Высочество. Всегда было.

— Мне нужно идти, Барди. Я скоро вернусь. Купи себе что-нибудь, хорошо? Пурпурный шарф, чтоб тебе было тепло.

Торопливо выходя из комнаты в переулок, Ноэль слышала позади кудахтанье Барди. Она старалась уверить себя, что просто спешит вернуться, пока ее отсутствие не обнаружили, но в глубине души знала, что старалась избежать встречи с детьми. Она должна была уйти, пока они не вернулись. Ведь прошло уже почти два года. Многих из тех, кого она помнила, уже, должно быть, нет: одних забрала смерть, других — закон. А если кто и остался, то сам факт, что они выжили, был залогом того, что изменились они до неузнаваемости. Но еще хуже было бы увидеть новые лица, каждое из которых напомнило бы о тысячах брошенных детей.

В спешке пробираясь по улицам Сохо, Ноэль вдруг с удивлением заметила, что плачет и быстро смахнула слезы тыльной стороной ладони.

Замедляя шаги, она пыталась решить, что делать дальше. Можно было отбросить все предосторожности и принести с собой в следующий раз все остальные монеты. Их было достаточно для Барди, чтобы запастись едой, купить одежду для детей и оплатить их ночлег. Но она отбросила эту идею: для него было бы слишком опасно держать при себе так много денег сразу. Нет, ей придется приносить по нескольку монет за раз и делать это чаще, даже если придется выбираться по ночам.

Она обязана также урезать свои расходы. Сэкономленного сейчас могло хватить только на несколько месяцев, если обеспечивать детям все самое необходимое. Хотя Саймон настаивал, чтобы она хорошо одевалась, он не заметит, если она приобретет пять пар перчаток вместо семи или переделает шляпку, а не купит новую.

Ноэль пробралась в сад Нортбридж Сквер преисполненная новой решимости, отказываясь признать то, что в глубине души сознавала: ее миссия в конечном счете бесполезна — монет слишком мало, а детей слишком много.

На следующей неделе ремонт купленного Констанс маленького элегантного кукольного домика, близ Сент-Джеймс Сквер был закончен, и она перебралась туда.

И хотя они продолжали видеться ежедневно, Ноэль было жаль, что она уже не живет под одной крышей с женщиной, к советам которой постоянно прибегала и на дружбу которой всегда могла рассчитывать. Она утешала себя тем, что теперь ей легче стало ускользать из дому, ей удалось сделать еще две успешные вылазки в Сохо. Возможность оказывать детям помощь, хотя бы незначительную, поднимала ей настроение. И когда Саймон объявил, что собирается устроить бал в ее честь, Ноэль принялась за приготовления с легким сердцем.

Саймон услышал шорох, доносящийся сверху, и поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ноэль появляется из-за поворота лестницы. Ее длинные блестящие волосы были забраны наверх в искусно уложенную композицию из мягких завитков, украшенных бутонами свежих роз цвета слоновой кости, по образцу которых были выполнены шелковые розочки, собирающие подол ее платья в изящные фестоны, открывающие тонкую как паутинка нижнюю юбку. Только нескольким локонам цвета меда было позволено ускользнуть из ее прелестной куафюры. Они закрывали виски и вились перед нежными мочками ушей, в каждой из которых красовалось по жемчужине, ее единственное ювелирное украшение. Изящную шейку обрамляла бархатная лента цвета слоновой кости с белой полураспустившейся розой в центре. Под цветком, возвышались округлости ее полной груди, соблазнительно подчеркнутые кружевами, обрамлявшими корсаж бального платья. Вся из сливок и слоновой кости, она была невинна и чувственна, по-прежнему самая изысканная женщина, которую Саймон когда-либо видел.

Впервые с тех пор как он объявил Констанс о своем намерении устроить бал, чтобы официально представить Ноэль обществу, он пожалел о своем решении. Она была так хороша, что каждый присутствующий мужчина пожелает ее. Если она влюбится в кого-либо из них, то ему некого будет винить, кроме себя.

— Я полагала, что это будет бал, а не похороны. Как вы можете держаться так мрачно, Саймон? Вам не нравится что-то в моей внешности? — Она лукаво улыбнулась, глядя на него из-под густых темных ресниц.

— Маленькая шалунья, — проворчал Саймон. — Ты чертовски хорошо знаешь, что никогда не выглядела прекраснее. По-моему, ты хитростью напрашиваешься на комплимент.

— Вы абсолютно правы, — Ноэль засмеялась и закружилась в грациозном пируэте, алебастровый вихрь на фоне черного мрамора фойе. — Вы видели когда-нибудь, что-либо столь же роскошное, как это платье? В нем и иссохшая как палка старуха смотрелась бы красавицей.

Глаза Саймона на мгновение метнулись к прекрасным грудям, возвышающимся из кружевного гнездышка.

— Никто никогда не спутал бы вас с палкой.

Расстроенная, Констанс наблюдала за ними из дверей бального зала, где она надзирала за