оливковой роще не было ни души.

— Пока что ничего не происходит. Рен поднес к глазам бинокль.

— По-моему, еще рано. Это Италия. Здесь все делается не спеша. Им нужно время, чтобы собраться.

Со стены взлетела птичка. Изабел подумала, что они своим появлением нарушили покой этого места, и отошла подальше. Под ноги попался кустик дикой мяты. В воздухе поплыл сладкий аромат.

Изабел заметила часть стены с куполообразной нишей и, подойдя ближе, поняла, что это, вероятно, апсида бывшей часовни. На куполе еще сохранились слабые следы красок: рыжевато-коричневой, бывшей когда-то алой, пыльные голубые пятна, выцветшая охра.

— Здесь все так мирно. Интересно, почему владельцы ушли отсюда?

— Судя по табличке, всему виной чума в пятнадцатом веке и бессовестные поборы соседних епископов. И может, их прогнали духи похороненных здесь этрусков, — раздраженно бросил Рен.

Она повернулась к нему спиной и заглянула под купол. Церкви обычно успокаивали ее, но сейчас Рен стоял чересчур близко.

Ощутив запах дыма, она обернулась. Рен держал в руке сигарету.

— Что вы делаете?!

— Я выкуриваю только одну в день.

— Не можете делать это, когда меня нет поблизости? Он проигнорировал ее и, глубоко затянувшись, направился к одному из порталов и прислонился к стене. Изабел заметила, что выглядит он мрачным и отрешенным. Наверное, не следовало вынуждать его копаться в прошлом и напоминать о детстве.

— Ошибаешься, — неожиданно выпалил он. — Я вполне способен отделить реальную жизнь от экранной.

— Я никогда не утверждала обратное.

Изабел уселась на остатки стены и вгляделась в его профиль: идеально пропорциональный и изысканно очерченный.

— Я всего лишь сказала, что то суждение о себе, которое вы вынесли из детства, когда видели и судили о многих вещах с точки зрения ребенка, может не соответствовать тому мужчине, которым стали сейчас.

— Ты что, не читаешь газет?

Она наконец поняла, что на самом деле его беспокоит.

— Вы… но вы ведь не должны мучиться из-за того, что случилось с Карли.

Рен судорожно втянул в себя воздух, но ничего не ответил.

— Почему бы не созвать пресс-конференцию и не сказать правду?

Изабел сорвала и растерла стебелек дикой мяты.

— Люди пресыщены сенсациями. Они верят, во что хотят верить.

— Вы… вам она была небезразлична, верно?

— Да. Милый добрый ребенок и… Боже, такой талантливый. Тяжело было наблюдать, как все катится в пропасть.

Изабел обхватила руками колени.

— Сколько времени вы были вместе?

— Всего пару месяцев, прежде чем я понял, как глубоко она увязла в наркотиках. Потом я вообразил, что смогу вытащить ее, и еще несколько месяцев пытался помочь. — Он стряхнул пепел, снова затянулся. — Вызывал врачей. Пробовал уговорить ее пройти курс лечения. Ничего не вышло, и я наконец отступился.

— Понимаю.

Он бросил на нее мрачный взгляд:

— Что именно?

— Ничего.

Она поднесла стебелек к носу.

Ах, в чем-то он прав. Следовало бы позволить людям оставаться такими как есть, не стараясь их исправить, особенно потому, что, как стало очевидным, больше всего в исправлении нуждалась она сама.

— Тогда к чему это дерьмовое «понимаю»? Говори все, что думаешь. Богу известно, таким, как ты, это несложно.

— И что же, по-вашему, я думаю? Рен выпустил дым из ноздрей.

— Может, скажешь сама?

— Я не ваш психиатр, Рен.

— Я выпишу тебе чек. Говори, что у тебя на уме.

— Это как раз не важно. Главное, что на уме у вас.

— Звучит так, словно ты меня судишь, — процедил Рен, злобно ощетинившись. — Звучит так, словно ты думаешь, что я мог бы как-то спасти ее, и это мне не нравится.

— Значит, по-вашему, именно это я сейчас и делаю? Осуждаю вас?

Он отшвырнул сигарету.

— Не моя вина, что она покончила с собой, черт возьми! Я сделал все, что мог.

— Разве?

— Считаешь, что я должен был держаться до конца? Вручать ей шприц, когда она хотела ширнуться? Или подносить ей понюшки? Говорил же я, что в юности у меня были проблемы с наркотиками. Не могу быть рядом с этим дерьмом.

Она вспомнила его шутку насчет кокаина. Но сейчас он не шутил.

— Лет в двадцать я бросил это дело, но все же до сих пор в себя не могу прийти от ужаса при мысли, как близко подошел к тому, чтобы искорежить свою жизнь. И с тех пор я дал себе слово держаться как можно дальше от всего, что связано с наркотиками. — Рен покачал головой. — Господи, как обидно. Такая глупая смерть.

У Изабел сжалось сердце, но она все же спросила:

— А будь вы рядом, смогли бы спасти ее? Рен яростно сжал кулаки:

— Что ты мелешь? Никто не смог бы спасти ее.

— Уверены?

— Думаешь, я один пытался? А родные? А друзья? Но она только и жила от одной дозы до другой.

— Может, было что-то, что вы могли сказать? Сделать?

— Она была наркоманкой, черт возьми! Но на каком-то этапе еще могла себе помочь.

— Но не захотела?

Вместо ответа Рен подбросил ногой камешек. Изабел поднялась.

— Вы не смогли ничего сделать, Рен, но хотели. И с тех пор сходите с ума, стараясь понять, что упустили. Чего не сказали. Чем не помогли.

Рен сунул руки в карманы и уставился в пространство.

— Все было впустую.

— Абсолютно уверены?

— Абсолютно, — подтвердил Рен с тяжелым вздохом. Она подошла к нему и потерла спину между лопатками.

— Все время напоминайте себе об этом.

Он уставился на нее. Морщинки на лбу разошлись.

— Мне действительно следовало бы выписать тебе чек.

— Считайте это бартером за урок кулинарии. Уголки губ Рена едва заметно поднялись.

— Только не молись за меня, ладно? Меня такие вещи до смерти пугают.

— Не считаете, что заслужили парочку молитв?

— Только не тогда, когда пытаюсь вспомнить, как выглядит без одежды та особа, которая за меня молится.

Что-то вроде шаровой молнии проскочило между ними. Он поднял руку и долго-долго заправлял длинный локон за ее ухо.