было много подобных случаев. Современного египтянина исторические аспекты зарытого под землей золота не интересуют, он знает только, что сокровища – это деньги. Аборигенские семьи частенько тайно выкапывают археологические богатства и затем сбывают их малыми долями и подолгу (иногда десятками лет). Они думают (наблюдая за белыми, которые на Египте просто помешались), что под землей лежат банковские вклады, которые можно тратить, когда припрет. Убийца Трилипуша пошел в тюрьму, сознательно прикрыв друзей и семью, намеревавшихся много, много лет жить на доходы от несметных сокровищ из могилы царя Атум-хаду, которые продавались потом через секретные дыры в заборах.
А в поезде Каир – Александрия мы с моим напарником Мэйси обсуждали совсем другой вопрос: кто
Само собой, я стребовал с клиентов весь гонорар, все расходы – с наследников Дэвиса, с Томми Колдуэлла, Рональда Барри, Эммы Хойт, четы Марлоу, О'Тула – и отчитался перед ними, как мог, сказав им то, что им нужно было знать. В конце июля 1923 года я вернулся домой в Сидней – через год с лишним после того, как уехал. Особенно много про дело не писали, вот разве что «Луксор таймс». Не могу сказать, что не был разочарован странным равнодушием мировой прессы.
Однако же правосудие восторжествовало, истина выплыла наружу, согрешившие были наказаны. Для меня это было, само собой, главное приключение в жизни, одно из самых заметных дел в моей карьере, венец моей дедукции и лучшее расследование в пору расцвета умственной деятельности. Я объездил весь земной шар, побывал в домах богатых и влиятельных людей, видел мужчин и женщин всякого общественного положения, все они жили, повинуясь одним и тем же универсальным импульсам. И никогда, задумываясь над увиденным, я не удивлялся, а если и удивлялся, то не взаправду. Мотивы иногда скрыты, но их очень немного. Люди – открытые книги, нужно только научиться их читать. Когда умеешь, это тебе и проклятие, и удовольствие. Коли будете долго и прилежно изучать человеческую природу – неизбежно этого достигнете. Как каждый хороший детектив.
Надеюсь, я обрисовал все линии и логику дела достаточно беспристрастно, и вы теперь сможете дописать свою «семейную историю», дополнив ее для наших читателей.
Я оглядываюсь назад, и мне, честно говоря, слегка не по себе – уж очень много времени я потратил на рассказывание этой истории. Я, мой друг, уже выбрал следующее наше дело, и когда бы у меня был магнитофон и микрофон, я бы запросто наговорил его на пленку. Не думаю, что расходы будут слишком уж высоки. Ежели бы вы вложились в это дело, мы бы потом поделили расходы по нашему партнерскому соглашению. Жду, что вы на это скажете. Ожидаю вашего ответа. Готов начать сразу же, как только вы напишете. Наши читатели ждут. Время поджимает.
Ваш у адских врат,
Мисс Маргарет Финнеран
Авеню Содружества, 2
Бостон
25 января 1923 г.
Моя дорогая мисс Финнеран!
В связи с тем, что в осеннем семестре сотрудничество мистера Трилипуша и Гарварда подошло к концу, я беру на себя смелость переслать вам почту, скопившуюся в его кабинете за время его затянувшихся странствий по Египту, а именно: шесть египтологических и археологических журналов; личная бандероль из Англии; два письма из музеев; несколько записок студентов (незапечатанных). Если вы будете столь любезны передать их мистеру Трилипушу по возвращении его из Египта, то избавите всех нас от волнений и неприятностей.
С наилучшими пожеланиями в связи с приближающимся бракосочетанием с великим человеком,
ЛИЧНО для профессора Р. М. Трилипуша
Кафедра египтологии
Гарвардский университет
Кембридж, Соединенные Штаты Америки
29 сентября 1922 г.
Мой сегодняшний день был на редкость безотраден (и это – один из тех редких солнечных дней, которыми наш переменчивый, если не сказать сволочной, Отец Небесный награждает нас в последнее время). Я был вынужден провести совершенно выматывающий час или два в компании маленького прыщеватого австралийца, на голове которого обретается нелепейший оранжевый мех. Когда он ушел, я тотчас схватился за перо и бумагу: он был столь любезен, что дал мне твой адрес в славном и милом Гарварде. Гарвард! Сколь благородно! Разумеется, для учеников старого Баллиола вроде нас с тобой он чуток провинциален, нет? Сдается мне, Марлоу давал Гарварду весьма забавные прозвища. «Последнее прибежище нетрудоспособного»?
Кажется, я тебе соврал, дорогой: когда он ушел, я не хватался за перо или бумагу. Я подождал, пока он явственно и бесповоротно не выйдет из здания, после чего какое-то время рыдал. Я более не склонен к истерикам, Ральф, и уже с давних пор, но маленький жалкий мистер Феррелл из породы скучнейших детективов подтвердил мои худшие опасения. Нет, ничего такого, чего я не подозревал уже много лет, но одно дело – знать нечто, и совсем другое – об этом
Остынь, голуба, я уже вижу, что ты в горячке и не находишь себе места. У меня есть повод горевать и негодовать, но по-настоящему жаловаться, если уж говорить начистоту, не на что. Нет никакой радости в том, чтобы, разрывая на себе одежды, выложить все унылым родителям Хьюго и участковому констеблю. Насчет меня можешь не волноваться – ты свободен. До тех пор пока мы с тобой не встретимся живьем, я могу представить себе его лицо на твоем и уверять себя, что он живет в тебе; однако хочу кое о чем тебе поведать – до того, как ты совершишь еще больше непоправимых ошибок. Я очень не хотел бы, чтобы создание Хьюго уже в скором времени встретилось со своим божественным создателем. Начать с того, что невыносимых родителей Хьюго зовут Гектор и Регина, пусть наш Хьюго неизменно уверял нас в обратном. Присядь, ангел мой, тебя ждет более чем удивительная история.
Я, пожалуй, сейчас переборщил с Ферреллом, но он, ей-богу, сам на это напросился. Обычно моих более консервативных гостей ожидает прием мягкий и невинный, но этот отвратительный австралийский фермер как вошел, так сразу стал намекать на Уайльда и иже с ним, непозволительно иронизировал, всячески подчеркивал, что ему вот нравятся женщины. Если бы меня не разбирало любопытство услышать, что ему известно о Хьюго и о тебе, я бы избил его до полусмерти, одел бы в юбки и вышвырнул на улицу. Я, однако, разыграл перед ним образцовый спектакль. Готовясь дернуть за вельветовый шнур, который вел всего лишь к портьере, я спросил его, не желает ли он «к своему кофе не менее крепкого арабского мальчика». Глядя на его лицо, я впервые за несколько недель позабавился.
Кроме всего прочего, я ныне самую малость
В последние годы я стал невозможно скучен. Для лондонской молодежи я, наверное, герой, а между тем только и делаю, что сижу в своей квартире и старею. На днях ко мне пришел приятель по Баллиолу и по праву меня выбранил, сказав, что я превращаюсь в пожилую женщину из романа Бальзака. Ты читал
