Рон. Дети посмотрели книжку с картинками и перешли к арифметике.
Ну вот, день подходит к концу, оборванцы поперлись к выходу, Рональд Барри приводит класс в порядок и нигде не находит книжки с картинками про Египет – что не есть хорошо, поскольку взял он ее у сестры в публичной библиотеке. Ясно, что книжку свистнул один из подонков. На следующее утро, когда Рональд размышляет, как бы провести расследование, заявляется пораньше Пол Колдуэлл. Парень выглядит хуже, чем обычно, и возвращает пропажу. Выясняется, что он вчера не пошел домой, ночь напролет листал книжку, аж спал на улице. Что его в книге зацепило – не говорит, «даже не оправдывается, воришка», – рассказывает мистер Нет-Частной-Собственности. Потом парень шепотом спрашивает: а еще такие книжки есть?
«Мистер Феррелл, я лишь несколько раз был горд тем, что работаю учителем. Отлично помню, что я чувствовал в тот момент. Ребенок хотел учиться. Я мгновенно забыл о проступке; этого человечка мы, вероятно, могли спасти! Конечно, если бы я только знал, что будет потом – придушил бы змееныша на месте!»
После полудня Рональд Барри и его отличившийся ученик пришли в скромное отделение публичной библиотеки. Кто, вы думаете, сказал им «здравствуйте»? Конечно, Кэтрин Барри, прелестная сестра учителя.
– Сестренка, перед тобой – многообещающий молодой человек, желающий прочитать все книги о Древнем Египте на любую тему.
– Привет, Пол Колдуэлл, – говорит мисс Барри ласково и подмигивает, словно хочет сказать: «Не гляди так серьезно! Если захочешь, мы подружимся!» Фальшивая доброта, миловидное лицо, рыжие с красным отливом, под стать убеждениям, кудряшки. (Должен признать, даже в 22-м году, когда от былого очарования не осталось и следа, она все еще была милашкой. Внешность – она обманчива.) Мальчик не умеет себя вести, почти все время молчит, смотрит в пол, ему небось еще не доводилось бывать в таком респектабельном и чистеньком учреждении, как наша маленькая библиотека, с ним, может, никто не говорил так доброжелательно, он, может, никогда не видел таких красивых и явно дружелюбных людей, как мисс Барри. А все потому, что его увлекла та книжка с картинками.
– Вот, мистер Феррелл, мы и решили взять малыша под свое крыло, – сказала мне Кэтрин Барри с горделивым кокетством. «Ну-ка, посмотрим, как записать тебя в нашу библиотеку», – сказал мальчику агент «красных». В тот первый день мисс Барри провела Пола по всем помещениям и, хотя он почти все время молчал, с удовольствием наблюдала, как он таращится на книги, чистые столы, стулья и лампы. Я буквально слышу, как она говорит юному школяру: «Ты как гражданин имеешь право распоряжаться всем этим наравне с любым богачом!»
– У меня при виде его сердце разрывалось, – сообщила она мне, и я записал эти слова, подчеркнул их и приписал рядом: «Почему у нее самой нет детей?» – Этого мальчика предали все – государство, семья, церковь. Я так старалась, чтобы этот бедняжка перестал отмалчиваться. Но даже тогда он говорил только про Египет. В той книге, которую принес Ронни, Пола что-то расшевелило. Самым первым делом я нашла ему другую книжку, до сих пор обложку помню: «Путеводитель по Египту для мальчиков». Он тут же уселся на стул в уголочке и не отрывался от книги до тех пор, пока я не пришла сказать, что библиотека закрывается, но он может снова прийти завтра после школы и продолжить читать, если захочет. «Неужели никто не ждет тебя дома?» – спросила я. Горемычный! В столь раннем возрасте слово «дом» уже было для него пустым звуком… Он не хотел идти домой, а почему не хотел – не говорил. Тогда я его спросила: «Будешь мясной пирог?» Бедный мальчик взвился чуть не до потолка… – Так и вижу эту сцену, Мэйси: она стоит позади мальчугана, мягко кладет руки ему на плечи, смотрит на книгу, приятно пахнет – одно большое лживое обещание. – Мистер Феррелл, замечательный мальчик пал жертвой преступления с классовыми мотивами, дьявольская церковь и коррумпированное государство обрекли его на голод. Я показала ему, как поставить книгу на место, а потом отвела к себе в кабинет. От пирога он не отказался, сообразил, что столько еды не увидит за неделю и не сворует за несколько дней. Да, да, не будьте идеалистом, он в столь юном возрасте уже воровал. Богатеям нужны воры, мистер Феррелл, они заботятся о том, чтобы дети учились этому ремеслу. «В таких случаях полагается говорить спасибо», – сказала я ему. «Спасибо, мэм», – промямлил он с набитым ртом… Назавтра мы с Ронни все обсудили и пришли к единому мнению: мы не чужды милосердия и потому сделаем все, чтобы помочь малышу, которого послал нам бог. Кроме того, мы не чужды политике, а значит, наш долг перед этим мальчиком и перед будущим – доказать, что у рабочего класса ничуть не меньше ценных мозгов, чем у толстосумов. Наконец, мы – работники образования, и тут все просто: он нуждался в обучении не меньше, чем в еде. Мы, Ронни и я, решили кормить его и делить расходы пополам.
(Рональд по этому поводу заметил:
– Кэсси сказала – как отрезала. Я бы сказал, что она шла по стопам Пигмалиона, да разве она меня спрашивала? Партия предупреждает – так поступать нельзя.)
Сдается мне, Мэйси, Пол Колдуэлл никак не мог избежать ее объятий. Когда они повстречались, ей было двадцать шесть, а он был маленьким мальчиком. Мы с ней встретились в 1922 году, ей было сорок пять или около того, но и тогда она оставалась знатной обольстительницей, сладко пахла, мило улыбалась. Я видел белый свет, знался с разными леди, и уловки такого типа женщин, добивающихся своих гнусных целей, для меня как открытая книга; и все равно, когда она сидела рядом, мне было не по себе, я чуть было не начал умолять ее обсудить все за ужином. Только я, само собой, мог противиться ее улыбке; а маленький мальчик? И не надейтесь! Это улыбка определенного сорта, улыбка человека, уверенного в том, что он куда умнее тебя и может читать твои мысли – и управлять ими. Такие люди играют тобой, заставляют кувыркаться себе на потеху. Это умеют женщины. Это умеют коммуняки. Женщины-коммуняки – ужаснее всех.
– «Тебе не нравится бывать дома? Поэтому ты сидишь тут и часами читаешь про пирамиды?» – спросила я его через несколько дней, когда он пришел снова, все такой же застенчивый. Подбежал ко мне и попросил ту же самую книгу, отведя взгляд, будто никогда меня раньше не видел. Я выдала ему книгу, потом, когда он начитался, снова накормила. Я предложила проводить его домой, было уже поздно, но он отказался и был таков… За три-четыре недели он приходил раз десять и прочитал все, что у нас было про Древний Египет, то есть всего ничего. Всякий раз он читал до самого закрытия, потом я его кормила, и всякий раз он не хотел, чтобы я его провожала до дома. Он оттаивал, но медленно. Видно, что-то с ним случилось, и он на время потерял веру в людей. Я попросила Рона узнать его адрес из школьных бумаг и сходила посмотреть на его дом. А, так вы там недавно были, мистер Феррелл? Вряд ли он сильно изменился. Я словно побывала на месте преступления – там, где капиталист насилует рабочего, ни больше, ни меньше. Именно так обращались с этими людьми, особенно с таким одаренным и подающим надежды мальчуганом. Подумаю про то, как он рос, – и почти готова его простить. Когда переживаешь такое, становишься либо очень хорошим человеком, либо очень плохим, а Пол морально разложился настолько, что спасти его было нельзя. Я верю, что себя можно перевоспитать, однако Пол, судя по тому, что я о нем слышала, так и остался сентиментальным эгоистом… Он поднял глаза и увидел меня в дверях своего отвратительного жилища. Я уверена, все мои чувства были написаны у меня на лице. Кажется, тогда он впервые посмотрел мне прямо в глаза. И вот он вскочил, не обращая внимания на хаос и галдеж вокруг, и взял меня за руку. «Зачем вы сюда пришли?» – спросил он, выпроваживая меня за дверь и увлекая за собой по улице, как мог быстро, прочь, а его семейка вылупилась на нас. «Хотела убедиться, что с тобой все нормально, – ответила я. – Обычно я переживаю за тех, кого люблю». – «Я в порядке, – сказал он, – только вы больше сюда не ходите. Это не моя семья, не моя настоящая семья!» Он вдруг стал разговорчивым как никогда. «Мой папа погиб в море, а
На следующий день, Мэйси, я спросил Рональда Барри, припоминает ли он, чтобы Пол Колдуэлл желал стать его сыном.
– Было, да недолго. Когда ему стукнуло тринадцать, он стал воротить нос от всех и от всего, кроме Кэсси и Египта. Случилось так, что я его обидел. Я не сразу это понял, потому что всего лишь сказал ему, что когда-то хотел быть профессором в университете и что такие тепленькие места, конечно, только для «шишек». Я сказал, что ум – это ничто, важно только происхождение, и богачи держатся друг за друга. Пол
