городе?»

Мелкими неуверенными шажками, ставя ноги так, как будто она пробиралась по опасному болоту, Джейн медленно продвигалась по Баудойну, не обращая никакого внимания на архитектуру девятнадцатого века, а сосредоточив все свое внимание на дороге. Она без происшествий пересекла Дерн и площадь Эшбертон. Однако ни эти улицы, ни здание Законодательного собрания, внезапно выросшее перед ее глазами, не пробудили в ней ни малейших воспоминаний о том, кто она такая. Джейн завернула за угол и пошла по Бикон-стрит.

Как и предупреждала жизнерадостная девушка-гид, здесь же, в помещении Администрации бостонской общины, располагалось туристическое бюро. Пройдя мимо кладбища, на котором, как она хорошо помнила, были похоронены такие знаменитости, как Поль Ривир и Матушка Гусыня, она поспешила мимо Центральной гостиницы к большому общественному саду. Инстинкт подсказывал ей, что в прошлом она не один раз бывала здесь. Джейн не была чужой в Бостоне, независимо от того, насколько чужой она сейчас была самой себе.

Джейн ощутила слабость в коленях и, с трудом волоча ноги, направилась к скамейке, села и, удобно устроившись на ней, стала думать.

— Не впадай в панику, — несколько раз повторила она, обращаясь к себе, громко повторяя слова, словно заклинание, зная, что рядом никого нет и ее никто не услышит. Для начала она стала мысленно перечислять известные ей факты, пусть даже ненужные. Итак, был понедельник, 18 июня 1990 года. Погода была не по сезону холодная — 68 градусов по Фаренгейту. Тридцать два градуса по Фаренгейту — точка замерзания воды. А при ста градусах по шкале Цельсия варят яйца. Два умножить на два равно четырем; четыре умножить на четыре равно шестнадцати; двенадцать умножить на двенадцать равно ста сорока четырем. Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. E=mc². Квадратный корень из 365 равен… этого она не знала, но внутренний голос тотчас подсказал ей, что все в порядке — этого она не знала никогда. Джейн снова услышала, как громко повторяет: «Без паники!» Она расправила складки на своем коричневом плаще и ощутила пальцами стройные бедра. Тот факт, что она так много знала и помнила, взбодрил ее и внушил уверенность, что было бы нелогично хранить в голове столько информации и не вспомнить в конце концов такой пустяк, как собственное имя. Конечно, она вспомнит его. Это всего лишь вопрос времени.

Вдруг она увидела, как по парку, раскинув руки, к ней бежит маленькая девочка, а чернокожая толстуха-нянька тщетно пытается за ней угнаться. На секунду Джейн показалось, что это ее дочка, и она протянула руки ей навстречу. Но тут нянька проворно схватила ребенка за руку и увела к качелям, окинув подозрительным взглядом женщину, сидящую на скамейке. «А есть ли у меня свои дети?» — задумалась она; промелькнула поразившая ее мысль: оказывается, женщина может забыть, есть у нее дети или нет.

Спохватившись, она взглянула на свои руки: ведь о замужестве ей скажет обручальное кольцо. Но она не увидела ни колец, ни перстней, только на пальце левой руки была узкая белесая полоска; может быть, там было обручальное кольцо? Она внимательно рассматривала полоску, вспоминая, был ли это след обручального кольца, когда заметила, что коралловый лак на ее ногтях потрескался, а сами ногти обкусаны до живого мяса. Ее взгляд упал на ноги. Она была обута в кожаные модельные туфли цвета слоновой кости на низком каблуке. Правая туфля была ей маловата и сильно сдавливала большой палец. Она сняла правую туфлю, прочитала на внутренней стороне подошвы знакомую надпись: Шарль Журден, заметила, что размер был девятый: значит, ее рост не меньше пяти футов шести дюймов.[1] По ощущениям рук, касавшихся туловища сквозь плотно застегнутый плащ, Джейн поняла, что она худощавого телосложения. Что еще могла она узнать о себе, кроме того, что она белая, женщина и, если можно положиться на обращение Счастливого Лица и состояние тыльных сторон кистей рук, что ей уже очень далеко за двадцать?

Мимо прошли, держась за руки, две женщины; болтающиеся на плечах сумочки били их по бокам. «Сумочка!» — подумала она с громадным облегчением, и ее рука потянулась к ремешку на плече. Сумочка расскажет ей все — кто она, где она живет, какого цвета губной помадой пользуется. В сумочке наверняка лежит бумажник с идентификационным жетоном, водительским удостоверением и кредитной карточкой. Она вновь узнает свое имя, год рождения, марку машины, которую она водит — если, конечно, она водит машину. В сумочке лежит вся тайна ее жизни и все, что ей оставалось сделать — это открыть сумочку.

Как оказалось, единственное, что ей оставалось делать — это найти сумочку!

Надев туфлю, она откинулась на бледно-зеленую дощатую спинку скамейки и осознала то, что знала уже давно, но в чем боялась себе признаться: у нее не было сумочки. Какие бы опознавательные знаки ни несла она с собой, когда началась ее странная одиссея, теперь этих знаков у нее не было. Просто для очистки совести она внимательно оглядела все вокруг того места, где сидела, осмотрев один, а затем и второй раз траву около скамейки. Она даже несколько раз обошла скамейку, снова ощутив на себе подозрительный взгляд черной няньки, которая усадила-таки свою подопечную на ближайшие качели. Джейн улыбнулась темнокожей женщине и пошла прочь, поймав себя на мысли, что, собственно говоря, причин улыбаться у нее не было. Когда через несколько секунд она оглянулась, то увидела, как нянька уводит из парка громко протестующее дитя.

— Да, кажется, ты ее не на шутку напугала, — сказала она вслух, ощупывая свое лицо в поисках какого-нибудь уродства. Уродства она не нашла, но, следуя методике Брайля, продолжала читать черты своего лица.

Лицо узкое, овальное, скулы высокие, выступают, может быть, несколько больше, чем следует, брови широкие и неухоженные. Нос маленький, ресницы подведены тушью, тушь наложена неровно и неумелой рукой. Может быть, она терла глаза и тушь прилипла к одним ресницам, отстав от других? Может быть, она плакала?

Джейн повернула голову и деревянной походкой вышла из парка. Не обращая внимания на красный свет и уличное движение, она кинулась к банку на углу Бикон-стрит. Она забарабанила в стеклянную дверь, привлекая внимание менеджера — преждевременно облысевшего молодого человека, — голова которого, казалось, была слишком мала для остального туловища. Она заключила, что он менеджер из того, что на нем были костюм и галстук и он являлся единственным мужчиной в помещении, где было полно женщин.

— Я прошу прощения, — вежливо сказал он ей, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы просунуть в образовавшуюся щель кончик своего длинного носа, — но уже пятый час, а мы закрываем в три.

— Может быть, вы знаете, кто я? — в отчаянии спросила она, удивившись вопросу, который она не хотела задавать.

По тому, как мужчина нахмурил брови, стало ясно, что он расценил ее вопрос, как требование особого к себе отношения.

— Мне действительно жаль, — произнес он, и в его голосе явно послышался металл. — Я думаю, что если вы придете завтра, то мы сможем уделить вам внимание. — Он улыбнулся, упрямая складка вокруг его губ ясно говорила, что дискуссия окончена, и он направился к своей конторке.

Джейн осталась по эту сторону стеклянной двери, она стояла, уставившись на кассирш до тех пор, пока те не начали перешептываться. Может, они знали, кто она? Если это было и так, то скоро они потеряли к ней интерес и, понукаемые шефом, который при этом бешено жестикулировал, вернулись к компьютерам и балансовым ведомостям, совершенно забыв о самом факте существования Джейн. А в самом деле, существовала ли она?

Повздыхав, она побрела вдоль Бикон-стрит по направлению к Ривер-стрит, назад к вымощенной брусчаткой улице, на которой стояли частные кирпичные и маленькие многоквартирные дома, к тому месту, уйдя с которого, она внезапно и окончательно потеряла себя. Может быть, она жила в одном из этих домов девятнадцатого века? Было ли у нее достаточно денег для выплаты залоговой стоимости и ренты? Задумывалась ли она когда-нибудь о деньгах? Была ли она состоятельной женщиной? Зарабатывала ли она себе на жизнь сама или это делали другие? Может быть, она не жила в этих домах, а убирала в них?

Нет, для уборщицы она слишком хорошо одета, а руки, хотя и грязные, слишком мягки и не имеют мозолей, какие бывают у людей, занятых физическим трудом. Может быть, она не убирала в этих домах, а продавала их и именно поэтому оказалась в этой части города. Может быть, она