затаились и теперь выходят на улицы по ночам, чтобы охотиться на людей. В городе один за другим рождались самые невероятные слухи. Хотя находились и такие люди, кто утверждал, что монах просто был пьян, споткнулся и расшиб себе голову…

Все заперлись у себя в домах, разожгли камины и сидели молча, насторожённо прислушиваясь к давящей тишине, нависшей над городом. Сама эта тишина казалась им чем-то сверхъестественным…

Даже когда дров больше не осталось, никто не отважился выйти из дому и отправиться за ними в лес. К вечеру второго дня город словно закутался в белый саван. Улицы и крыши покрывал густой слой снега, стекла в окнах заледенели, ледяной ветер задувал в дома сквозь каминные трубы и дверные щели. Люди целыми семьями забивались в постели, прижавшись вплотную друг к другу, или жгли мебель вместо дров.

На третий день королевские стражники взломали двери и насильно заставили горожан выйти из домов. Им было велено снова открыть торговые лавки и таверны. Рыбаков и дровосеков вывели из города под конвоем, но озеро замёрзло, а повозки, нагруженные дровами, застряли в снежных ухабах. Пеллегун приказал открыть королевские амбары и устроить раздачу хлеба горожанам. Двух человек вздёрнули на виселице за то, что они пытались сбежать из города. Теперь стража днём и ночью охраняла все городские ворота.

Не зная о смерти Блейда, не получая никаких новостей по эстафете от Гильдии, оставаясь слепыми и глухими, неспособными справиться с бурей, которая начинала назревать в их собственном городе, король Пеллегун и его сенешаль были обречены на томительное ожидание. Они послали вооружённых рыцарей в окрестности города, приказав разыскать эльфов, где бы они ни были, но те вернулись ни с чем, полумёртвые от холода. Тогда Пеллегун и Горлуа поспешно нацарапали на маленьких клочках пергамента – как раз таких, чтобы можно было привязать их к лапке почтового голубя, – короткие послания, адресованные всем осведомителям из Гильдии во всех частях королевства. Послания содержали всего один вопрос: чем сейчас заняты эльфы? Разумеется, отправку этих посланий нельзя было доверить никому из слуг.

Стражники, охранявшие голубятню, едва не свалились со скамей, увидев короля и самого важного сановника королевства, красных и запыхавшихся, которые не останавливаясь миновали их и подошли к тяжёлой дубовой двери, ведущей в башню.

– Открывай! – нетерпеливо закричал Горлуа стражнику, у которого была на поясе связка ключей.

Тот нашёл нужный ключ и вставил его в замок, но дверь не открывалась.

– Ну, что там? – недовольно спросил король.

– Не знаю, сир, – отвечал стражник. – Дверь как будто что-то удерживает изнутри.

– Толкни посильней!

Увидев, что дверь слегка приоткрылась, Пеллегун быстро подошёл к ней. Сквозь узкую щель пробивался сероватый свет. И вместе с ним – резкий отвратительный запах. Это не была обычная вонь голубятни – запах птичьего помёта и прелой соломы, устилавших пол. Это было явно что-то похуже…

– Стража, ко мне! – закричал Горлуа, спускаясь на несколько ступенек. – Взломайте дверь!

Потом схватил короля за рукав и оттащил его от двери. Подоспевшие стражники просунули под дверь наконечники копий, орудуя ими, словно рычагами.

Король и Горлуа спустились в караульную и в ожидании уселись на скамьи.

– Выпей за короля, – сказал Горлуа начальнику стражи, который поспешил налить им дрянного вина в глиняные стаканы.

Они втроём разом опрокинули стаканы и немного согрелись. Горлуа объявил второй тост за королевскую стражу. В этот момент появился стражник, спустившийся с голубятни. На его лице было неприкрытое отвращение.

– Сир, мы открыли дверь. Но лучше вам самим взглянуть…

Эта фраза, судя по всему, не слишком понравилась королю. Он вскочил, швырнул глиняный стакан на пол и бросился к узкой лестнице, ведущей в голубятню.

В ноздри ему снова ударила жуткая вонь. Он поднял полу плаща, закрыв себе рот и нос, и перешагнул последние ступеньки.

Пол был усеян мёртвыми голубями, уже начавшими разлагаться. Густой слой птичьих трупов был примерно в локоть высотой. Здесь же лежали тела двух глухонемых, покрытые многочисленными мелкими порезами и запёкшейся кровью, – словно голуби сражались с ними в убийственной нелепой схватке. Крысы, взявшиеся непонятно откуда, устроили себе настоящий пир, уничтожая разлагающуюся плоть.

Горлуа, стоявший позади короля, смертельно побледнел – не столько от ужаса, который вызвала в его душе эта сцена, сколько от уверенности в том, что он знает причину этой чудовищной бойни. Несчастные узники каменной башни, лишённые всех надежд и охваченные отчаянием, решились на такое гнусное действо, чтобы прекратить своё жалкое существование… Тут Горлуа перехватил взгляд стражника, и за миг, пока тот не отвёл глаза, изображая прежнее почтение, прочёл в них столько ненависти и презрения, что на сей раз он, дворцовый сенешаль, первый приближённый короля, был вынужден опустить голову.

Рыча от гнева, Пеллегун сапогами расшвырял птичьи трупы, лежавшие ближе всего к порогу, освобождая себе проход, и вошёл внутрь, оглядывая гниющие останки. Заметив голубя с кольцом на лапке, он наклонился, отцепил крошечный свёрток пергамента, прикреплённый жёлтой кожаной ленточкой – обычное рядовое донесение, – и с проклятьем швырнул его на землю. Затем скользнул взглядом по опустевшим гнёздам в углублениях стен и насестам, откуда свешивались на цепочках мёртвые птицы со свёрнутыми шеями. Ни один голубь не уцелел…

– Уберите эту дрянь! – рявкнул он. – И пусть мне

принесут все послания, которые будут найдены! Через час!

Он резко оттолкнул Горлуа, сбежал вниз через ступеньку и, расталкивая стражников, пажей и слуг, не расступавшихся достаточно быстро, направился в свои покои. Сенешаль вошёл за ним несколько минут спустя, захлопнул дверь и прислонился к ней, с трудом переводя дыхание. Ужасный шрам, пересекавший его лицо, пульсировал в ритме вдохов и выдохов и был заметнее, чем всегда.

– Это ты! – заявил король, указывая на него обвинительным жестом.