объявишься.
Девушка прошла через комнату. Ее крошечные ножки в легких черных туфельках не издавали ни звука. Приблизившись, она улыбнулась Марионетте и поцеловала Энджела в щеку.
— Салютик, Микки, — произнесла она на явном кокни, — я слышала, у вас тут работенка объявилась. Хочешь, я сделаю у вас свой номер Пегги Ли?
Микки принялся просматривать ноты.
— Разумеется, все, что захочешь, — согласился он.
Девушка взглянула на Марионетту с извиняющейся улыбкой. Свежее умытое личико, совсем не соответствующее представлению Марионетты о певице в ночном клубе. Этот другой мир Сохо оказался весьма противоречивым и трудным для понимания.
— Простите, — начала девушка, — вы уже закончили?
— Да, я уже закончила, — холодно ответила Марионетта. Микки Энджел так и не посмотрел на нее. — Желаю вам удачи при прослушивании у этого идиота… этого…
Девушка выбежала на улицу в полном смятении, смахивая слезы с ресниц. Как посмел он с ней так разговаривать! Она уже привыкла к рассеянному привычному предубеждению англичан против итальянцев, к шуткам о Муссолини, уверенности, что итальянцы все сплошь ленивы, трусливы, грязны или еще хужено такое! Этот парень не только оскорбил сицилийцев, он оскорбил ее семью, Перетти! Марионетта осознала, что бежит тем же путем: мимо индусов, продолжающих прохлаждаться около перил, мимо бродячей собаки, все еще грызущей кость, брошенную ей с кухни Дженнаро, мимо греков на углу Дин-стрит, которые, правда, уже не спорили, а слезливо мирились, обняв друг друга за плечи.
Не замечая туристов, расхаживающих в рубашках с короткими рукавами, девушка пробралась сквозь толпу и влетела в кафе.
— Папа, папа! — позвала она, стараясь не разрыдаться. — Папа, я должна тебе что-то сказать!
Но за стойкой стоял лишь дед. Трясущейся рукой он нацеживал из титана чай, проливая его на стойку.
— Марионетта,
Взяв себя в руки и надев фартук, девушка присоединились к деду. Как всегда, кафе стояло на первом месте.
— Какие бутерброды? — мягко спросила она. Бедный дедушка, в его ли годы стоять здесь часами и обслуживать публику!
— Сыр и помидоры, сыр и соленые огурцы, пару датских пирожных и тарелку томатного супа на третий столик.
Она занялась делом.
— А где Марио? И папа?
— Марио репетирует «Мессию»[23] в церкви… — Дед занялся наполнением сахарницы, стараясь не встречаться с внучкой глазами.
— А папа? Не похоже на него — вот так все бросить и оставить тебя одного, когда он знал, что я ушла…
— Что случилось с луком? — Дед вроде бы нервничал.
Марионетта удивленно уставилась на него.
— С луком?
— Ты же пошла на рынок, — мягко напомнил он. — Разве не за луком?
Девушка прижала руку к губам.
— Совершенно забыла! — выдохнула она. — Придется опять идти. — Потом передумала. — Нет, не могу тебя здесь оставить, дедушка. Где папа? — повторила она.
Франко поколебался, прежде чем ответить.
— Внизу, — наконец сказал он. Немного сахара просыпалось на стойку, и дед начал сосредоточенно вытирать поверхность.
— В клубе? — поразилась Марионетта. — Зачем? Что-нибудь случилось?
— Нет, нет… — Дед все тер и тер давно уже чистую стойку. — Он с посетителем, да… с посетителем. С
— Хорошо. Тогда я спущусь и попрошу его заменить меня на минуту.
Марионетта не заметила ни беспомощного жеста деда, пытающегося удержать ее, ни выражения страха и печали, появившегося на его лице, когда она отвернулась. Девушка прошла к двери и спустилась по ступенькам в подвал. В полумраке она могла разглядеть Томмазо, сидящего за столиком рядом с импровизированной сценой, и другого человека с сигаретой, сгорбившегося на стуле. Между ними стоял наполовину пустой кофейник.
При виде дочери Томмазо издал какой-то странный звук, нечто среднее между всхлипом и вздохом.
— Марионетта, — сказал он с виноватой улыбкой, — это мистер Моруцци. Он был так добр… — Отец говорил быстро, как будто старался этой торопливостью произвести более сильное впечатление. — Он любезно согласился присматривать за нашим кафе, чтобы предотвратить возможные инциденты… — Марионетта молчала. — Ну, знаешь, — продолжил Томмазо жизнерадостно, — сдерживать всяких нарушителей спокойствия.
Барти Моруцци не отводил взора от шрама на щеке Марионетты.
— Скверный у тебя порез, — произнес он.
Девушка все еще молчала.
Томмазо улыбнулся дрожащей улыбкой.
— И за клубом он тоже присмотрит, дочка, — добавил он. — Синьор присмотрит и за клубом!
Марионетта молча повернулась и поднялась по ступенькам. Она подошла к дверям кафе и на мгновение оглянулась, чтобы посмотреть на деда, одиноко и беззащитно стоящего за стойкой.
— Ты идешь на рынок? — нервничая, спросил тот.
«Он знал, кто сидит в подвале с папой, — сообразила Марионетта. — Они все здесь завязаны, вся семья». Девушка повернулась и вышла, а голос деда все еще звучал в ее ушах.
— Не забудь про петрушку, Нетта! — кричал он. Его слова показались ей совершенно несовместимыми с тем предательством, в котором он и его сын были виноваты. — Нетта, петрушку…
С того дня за угловым столиком всегда оставляли место для «друга мистера Моруцци», молчаливого смуглого мужчины в дешевом костюме. Он появлялся в разное время, его бесплатно поили чаем, кормили пирожными и тайком совали конверт с деньгами.
«Минт» тихо открылся в следующую субботу, причем посетителей оказалось достаточно, чтобы убедить Томмазо, что, возможно, его дочь и в самом деле напала на хорошую идею. Но в Марионетте произошел какой-то надлом. Она с трудом скрывала свое презрение к отцу и немедленно уходила в подвал, когда появлялся головорез Моруцци.
Последней каплей явилось сообщение о том, что клубу «Черная кошка» пришлось закрыться, поскольку им не давали житья Моруцци. Об этом рассказал ей Тони, собравший сплетни в Центральном полицейском участке.
— И что случилось с владельцем, Медведем-Биллом? — спросила она брата.
Тони с любопытством взглянул на нее.
— Откуда ты знаешь про Билла?
— Не твое дело. Так что с ним случилось?
Напряжение в ее голосе поразило Тони. Он пожал плечами.
