Полмили туда, полмили обратно. Она любила ходить пешком: это придавало ей бодрости, наполняло душу каким-то весельем, помогало переносить скуку остальных часов дня…

Вечером они часто ездили к Белле или опять катались в теплые летние ночи по парку.

Но в тот мартовский день, о котором идет речь в этой главе, Лотти пришлось появиться в «Кружке для чтения». Одна из читательниц вышла замуж и устраивала давно задуманный девичник для своих подруг. Ее заново отделанная квартирка в четыре комнаты ждала их авторитетной оценки. Силия Спрег десять лет была невестой и наконец в возрасте тридцати шести лет стала новобрачной.

– Брось, пожалуйста, Лотти, – сказала она ей по телефону, – ты должна прийти во что бы то ни стало. Все наши будут. Ведь это моя первая вечеринка. О, конечно, для своих новых ученых друзей ты находишь время! Но на этот раз можешь и поскучать, ничего с тобой не сделается… Да неужели мама не может обойтись полдня без тебя? Господи Боже мой, ведь ты имеешь право распорядиться собой хоть когда- нибудь!

Лотти пришла. Пришла она вместе со своим вязаньем, подобно всем остальным членам кружка. Батистовые платочки, сорочки, вышивки ришелье и бисерные сумочки уступили место клубкам шерсти. «Кружок» вместе со всеми Соединенными Штатами наводнял Бельгию миллионами серых и цвета хаки свитеров, шарфов, носков, рукавиц, шлемов, набрюшников. Восхищаясь новыми апартаментами Силии Спрег-Хорнер, члены «Кружка» охали и ахали на все лады, но спицы их при этом прилежно двигались вверх и вниз, вверх и вниз, не останавливаясь ни на мгновение. Странно сказать, но Силия, бывшая до сего времени довольно блеклой и сухопарой тридцатишестилетней невестой, превратилась теперь вдруг в хорошо сохранившуюся и привлекательную молодую тридцатишестилетнюю даму. Какая-то уверенность появилась в ее движениях и манере говорить, в глазах блестел радостный огонек. Женщина, которую любят…

– Это – спальня: подумайте, какая прелесть – в два окна! Солнце прямо заливает ее целый день. Вообще, все комнаты полны солнца – даже кухня.

«Кружок» несколько нервозно то и дело посматривал на спальню. Силия Спрег так долго была его верным членом. И вдруг – две небольшие кровати темно-красного дерева с шелковыми покрывалами…

– Пожалуйста, кладите ваши вещи прямо на кровать. Покрывалам ничего не сделается. Все в этом доме сделано для того, чтобы им пользоваться.

На ближайшей к стене кровати возвышалась розовая горка подушек, покрытых кудрявой пеной тончайших вышивок и оборочек. Бесчисленные вечера в «Кружке» потратила Силия на это произведение искусства. Две щетки в массивной серебряной оправе красовались на солидном комоде. «Кружок» с улыбкой взирал на них. Силия открыла дверь гардероба; расхваливая его вместительность. Там выстроился целый полк брюк, тщательно развешенных на перекладинке дверцы. Кружок, шокированный, несколько отпрянул.

– Костюмы Орвиля занимают гораздо больше места, чем мои. Я ему всегда это говорю. И так во всем. Никогда в жизни я не видела такого человека.

Она говорила так, словно мужчины и их привычки были для нее старой, давно известной, хотя и забавной областью жизни.

Перешли в так называемую «жилую комнату», являющуюся одновременно кабинетом и гостиной.

– О, Силия, какой очаровательный уголок! Комната была такой, какой обыкновенно бывают жилые комнаты молодоженов: лиловый плюшевый диван перед длинным письменным столом, на столе – лампа под шелковым абажуром, выглядывающая из-за широкой спины дивана, как будто играя в прятки. И лампы, лампы, лампы без конца – целый лес ламп. На книжных полках по обеим сторонам камина разместилось довольно случайное собрание книг.

– Два раза в неделю приходит поденщица. Орвиль хочет нанять прислугу, но я противлюсь.

Все уселись с рукоделием в руках, щебеча без умолку, – группа хорошо одетых, оживленных женщин. Их изящные, затянутые в корсет фигуры, их волосы, зубы, холеные лица говорили о заботливом уходе за своей наружностью. Длинные тонкие спицы мелькали с быстротой молнии и отливали на ярком солнце всеми цветами радуги.

– …Мой шестой свитер. Я вяжу их даже во сне.

– …Самое трудное – пятка. Покончив с ней, я…

– …Брат говорит, что мы не вмешиваемся. Мы – народ миролюбивый, говорит он. Война для нас – варварство.

Бекки Шефер небрежно развалилась в кресле, положив ногу на ногу и выставив толстые икры в серых шелковых чулках. Эти ноги, втиснутые в серые замшевые туфли с огромными стальными пряжками, казались вульгарными и вызывали раздражение. Бекки Шефер обладала добрым сердцем, но не пользовалась популярностью. Последнее обстоятельство объяснялось ее склонностью к полнейшей откровенности. Вы инстинктивно вздрагивали, когда Бек начинала свою речь сакраментальной фразой: «Итак, я хочу быть с вами абсолютно откровенной». Однако с мужчинами она редко бывала «абсолютно откровенной». У нее была привычка кокетливо грозить пальцем достаточно пожилым представителям сильного пола и при этом приговаривать:

– Неужто вы никогда не вырастете?

Лотти трудилась над безрукавкой. Ряд за рядом, дюйм за дюймом вырастало и удлинялось это безупречное изделие. Лотти терпеть не могла это занятие. На ее склонившемся над работой лице было странное выражение. Оно не было угрюмо или задумчиво, но какое-то обреченное. Да, именно.

Бекки Шефер перестала вязать и окинула взором усердно работавших приятельниц. Бек принадлежала к тому типу незамужних женщин, у которых неудовлетворенная чувственность проявляется в целом ряде довольно грустных признаков – в жадном блуждающем взгляде, в слегка опущенных уголках губ, в чересчур щедром обнажении полных рук и пышного бюста, в пристрастии к шелковому и кружевному белью… Для замужних подруг Бекки часто играла роль желанного гостя, помогающего избавиться от скуки супружеского тет-а-тета. Они находили своеобразное удовольствие в возможности дать развлечься бедной Бекки.

И вдруг в веселый смех и оживленную болтовню врезался, словно острый нож, высокий, пронзительный голос Бекки:

– Ну, Сили, скажи нам правду: ты счастлива?

Молодая вздрогнула, пропустила петлю, покраснела. Глаза ее испуганно забегали.

– Да, конечно, любопытная ты женщина!

– Да-а, так-то так, но я хочу сказать, счастлива ли ты по-настоящему? Ну, валяй, выкладывай всю правду. Вообще, хоть раз в жизни, давайте говорить друг другу правду. Ты действительно счастлива, Сили?

Гостьи смущенно улыбались и посмеивались. Силия покраснела, как пион. В нестройном хоре отрывистых звуков послышалось грудное контральто Лотти:

– Знаешь, Бек, уж то хорошо, что ей не придется выслушивать от замужних подруг: «Что это случилось с мужчинами в наши дни? Как могут они не замечать такой чудесной девушки, как вы?»

Реплика Лотти вызвала хохот. Атмосфера несколько разрядилась. Но Бекки Шефер нахмурилась.

– Я жду ответа. Все мы здесь друзья. Все мы барахтаемся в одном корыте, кроме Силии, которая из него выкарабкалась и взобралась на покойный плот. Я желаю знать, стоила ли игра свеч. Все мы здесь, кроме Силии, банкроты. Каждая незамужняя женщина – банкрот. Нужно иметь смелость сознаться в этом.

Поднялся вихрь возмущенных протестов:

– А Джейн Адамс… королева Елизавета… Жанна Д'Арк!..

– Королева Елизавета славилась своим распутством, Джейн Адамс – святая. Что же касается Жанны Д'Арк, то…

Лотти подняла глаза от вязанья:

– У Жанны Д'Арк хватило смелости прожить жизнь по-своему, чего нам как раз недостает. Это она называла «прислушиваться к голосам», но мне кажется, что на самом деле ей хотелось просто уйти из дому куда глаза глядят. Если бы она поколебалась и сказала: «Мамаша, я не уйду, потому что должна пасти ваших гусей», то, пожалуй, мать ее была бы счастливее и Жанна жила бы немножко дольше, но история Франции пошла бы по другому пути.

Бекки Шефер откровенно бросила свое вязанье, обхватила колено унизанными кольцами руками и терпеливо подождала, пока уляжется веселье.