левого, пролетарского крыла, наоборот, диктатура не только совместима с изоляцией и политической ликвидацией правого крыла, но и властно требует такой ликвидации. Капитуляция перед аппаратным центризмом во имя будто бы единства партии означала бы поэтому прямую и верную работу на две партии, т. е. на крушение пролетарской диктатуры.

Если бы оппозиция единодушно сделала съезду лояльное и твердое заявление — одно, а не полдюжины — не кривя душой ни в одном политическом вопросе, в частности, в вопросе о причинах фракционности, наше положение было бы несравненно более благоприятным. Колебания в рядах оппозиции шли не снизу, а сверху. Поведение тт. Зиновьева и Каменева представляет собой факт, совершенно небывалый в истории революционного движения, пожалуй, в истории политической борьбы вообще. Формально Зиновьев и Каменев исходят из единства партии как высшего критерия. При этом своим поведением они говорят, что достижение этого единства мыслимо не на путях борьбы за свои взгляды, а на путях идейного отступничества. Но это есть самое беспощадное осуждение партии, какое только можно себе представить. На самом деле такого рода поведение содействует не сохранению единства партии, а ее деморализации. Все элементы двурушничества, карьеризма, шкурничества как бы получают идеологическое оправдание. Отказаться от защиты взглядов значит, в частности, оправдать тот широкий слой развращенной партийной обывательщины, которая сочувствует оппозиции, а голосует с большинством.

Отступничество Зиновьева и Каменева питалось насквозь ложной верой в то, что из всякого исторического положения можно выскочить при помощи хитренького маневра взамен принципиальной политической линии. Это злейшая карикатура на ленинизм. Характеризуя маневренную политику Ленина, наша платформа говорит:

«При нем (при Ленине) партия всегда знала причины маневра, смысл его, ту черту, дальше которой нельзя отступать, и те позиции, с которых вновь начнется пролетарское наступление... Благодаря этому маневрировавшая армия всегда сохраняла свою сплоченность, боевой дух, ясное сознание своей цели.»

Все эти условия ленинского маневра попраны Зиновьевым—Каменевым самым беспринципным образом.

Жалким самообманом являются надежды на то, что через несколько месяцев капитулянтский документ будет «перекрыт» новыми событиями и новой борьбой. Индифферентная часть партии рабочего класса пройдет, конечно, мимо документа, но кадры сталинской фракции, как и оппозиции, не забудут его и на новом повороте напомнят о нем рабочему классу.

Политически отступничество Зиновьева и Каменева знаменует собою попытку перейти с революционной позиции на лево-центристскую — в противовес право-центристской позиции Сталина. Центризм может долго держаться в эпоху медленного развития (каутскианство до войны). В условиях нынешней эпохи центризм быстро сдает свои позиции — левым или правым. Во время подъема левый центризм является нередко мостом к революционной позиции. Во время сползания, как ныне, левый центризм есть только мостик от оппозиции к Сталину. Никакой самостоятельной роли группа Зиновьева— Каменева играть не будет. Ее отступничество есть верхушечная передвижка сил под громадным внутренним и международным давлением на революционное крыло ВКП и Коминтерна. События «перекроют» капитулянтское заявление от 18 декабря лишь в том смысле, что перешагнут через Зиновьева и Каменева.

Зиновьев и Каменев, принимавшие в создании легенды о «троцкизме» руководящее участие в течение 1924—25 гг., заявили в июльской декларации 1926 года: «Сейчас уже не может быть никакого сомнения в том, что основное ядро оппозиции 1923 г., как это выявила эволюция руководящей ныне фракции, правильно предупреждало об опасностях сдвига с пролетарской линии и об угрожающем росте аппаратного режима».

Совершенно ясно, что если оппозиция 1923 г. на два с лишним года раньше правильно предупреждала об основных опасностях, угрожающих партии и диктатуре пролетариата, то обвинения этой оппозиции в так называемом «троцкизме» могли быть основаны только на величайшей ошибке в понимании оппозиции 1923 г. Зиновьев и Каменев вырабатывали основные документы оппозиции, в том числе важнейший из них, платформу. Ясно, что обвинения в мелкобуржуазном уклоне, в «троцкизме» и пр. распались при этом в прах.

Запоздалая попытка возобновить борьбу против «отрыжек троцкизма» представляет собою не что иное, как плачевную отрыжку собственных отрыжек Зиновьева и Каменева в 1926 г. — ошибок, которые помогли роковому сдвигу партийного режима с ленинского пути на путь сползания в болото центризма и оппортунизма.

Капитуляция Зиновьева—Каменева снова ставит вопрос о том, не был ли блок в целом ошибкой. Те отдельные товарищи, которые склонны к такому заключению, берут не историю блока в целом, а лишь заключительное звено этой истории. Оппозиция 1923 года родилась в Москве. Оппозиция 1925 и 1926 гг. — в Ленинграде. Правое крыло имеет своей опорной базой Северный Кавказ, где борьба между сталинцами и рыковцами разыгралась в наиболее яркой и отчетливой форме. Это размещение политических группировок не случайно, и оно одно объясняет блок Москвы и Ленинграда, т. е. двух важнейших пролетарских центров Союза. Несмотря на те или другие шатания верхушек, блок вызван глубокими классовыми тенденциями. В этих условиях говорить о «беспринципности» блока — значит заниматься пошлым судачением. И в идейном отношении ленинградская оппозиция — именно благодаря своей высококвалифицированной пролетарской основе — внесла в блок очень ценный вклад. Сближение и блок питерских рабочих-передовиков на основе платформы продолжится и в дальнейшем, несмотря на отступничество руководящих элементов ленинградской оппозиции.

То же самое приходится сказать об оппозиции в Коминтерне. Наиболее революционные элементы, после колебаний и шатаний, вызванных в значительной мере известными мероприятиями Пятого Конгресса, все больше находят друг друга. Лучшие элементы оппозиции 1923 и 1925—26 г. объединяются в международном масштабе. Отход Зиновьева—Каменева не задержит этого процесса.

В истории оппозиционного блока можно установить три периода: а) с апреля 1926 г. до 16 октября [350], б) с 16 октября

1926 г. до 8 августа 1927 г. и в) с 8 августа до XV съезда. Каждый из этих периодов характеризуется нарастанием оппозиционной активности, которая достигает некоторой критической точки, после чего следует большее или меньшее свертывание, сопровождающееся заявлением об отказе от фракционной деятельности. Эта своеобразная «цикличность» в тактике оппозиции наводит на мысль о наличии здесь некоторых общих причин. Искать их следует, с одной стороны, — в общих условиях пролетарской диктатуры в крестьянской стране, а, с другой, — в особых условиях революционного отлива и политического сползания. В борьбе своей против левого крыла аппарат вооружен всеми методами и средствами диктатуры.

Орудием оппозиции является пропаганда. И передача речей, и индивидуальная «обработка», и «смычки», и МВТУ, и вынесение плакатов на улицу 7 ноября[351], — все это означало различные формы пропаганды. Аппарат стремился эти формы пропаганды превратить в зачаточные формы — сперва фракции, затем партии, дальше -гражданской войны. Оппозиция не хочет следовать по этому пути. Она каждый раз доходит до той черты, где аппарат ставит ее перед необходимостью отказаться от известных приемов и методов пропаганды. Все три заявления оппозиции — 26 октября, 8 августа и ноября—декабря — имели своей целью снова и снова показать партийной массе, что оппозиция имеет своей задачей не вторую партию и гражданскую войну, а выправление линии партии и государства методами глубокой реформы.

Критики оппозиционной тактики, со стороны указывающие на ее зигзагообразный характер, рассуждают чаще всего так, как если бы оппозиция свободно определяла свою тактику, как если бы не было условий бешеного нажима враждебных классов, аппаратного всемогущества, политического сползания руководства, относительной пассивности рабочих масс и пр. Тактику оппозиции, с ее неизбежными