принадлежностью к дивизиям, чтобы восстановить управление оставшимися без командиров массами. Дивизии построились в походные колонны шеренгами по двенадцать или шестнадцать человек. В первой дивизии еще оставалась тысяча человек, во второй — едва ли сотня: остатки «Одерской армии».

Над лесом понеслись громкие распоряжения вновь назначенных офицеров.

Остатки нашей танковой роты снова заняли позицию в голове колонны. За нами шла 1-я рота с тремя танками. В сгущавшейся темноте мы едва различали очертания деревьев.

По приказу Ноя наша машина вышла вперед, обойдя машину командира и другие танки, и повернула направо, пока мы не вышли к опушке леса. Здесь мы выключили двигатель.

«Передай потихоньку в тыл: соблюдать тишину, погасить сигареты — враг близко!» Мы передали сообщение. Проклятие, становилось все интереснее!

Худой полковник с Рыцарским крестом и по офицеру из оперативных отделов каждой из дивизий залезли в наш танк, чтобы при свете электрических лампочек изучить карты и обсудить положение. Полковник получил от остальных двоих подробный отчет о предполагаемом положении противника. Подслушав их разговор, мы узнали, что, по сводкам вермахта, наши войска отошли к тем-то и тем-то городам. Таким образом, даже командиры вынуждены были полагаться на сводки командования сухопутных войск, которые уже устарели и не соответствовали реальному положению дел. Что же случилось с деблокирующими войсками, которые должны были помочь разорвать мертвую хватку противника?

Вдобавок ко всему над нашими головами висел дамоклов меч — дефицит топлива. Там, на фронте, по-прежнему стояла тишина. Было так тихо, что был слышен даже шорох ветра в деревьях. Только издалека доносился неясный гул, словно по неровной лесной дороге ехали танки или самоходные орудия. После полуночи прошло несколько минут. К оживленно спорившей группе присоединился высокопоставленный офицер СС. Тут же снова разгорелась жаркая дискуссия. Мы открыли люки и вслушивались в громкие голоса. Кроме эсэсовского офицера, который настаивал и был готов сам возглавить атаку, остальные возражали против немедленных активных действий, учитывая силу противника. Наконец они согласились немедленно сосредоточить войска.

Когда прозвучал приказ, раздался тихий ропот. Солдаты подчинились без энтузиазма. Никто из них не торопился, и офицерам приходилось прикрикивать на людей, оставшихся в лесу, чтобы поднять их на ноги. Большинство из них старались держаться где-нибудь в середине в надежде, что им удастся выбраться из этой переделки невредимыми.

Мы запустили двигатели и неспешно выехали из леса на серую равнину. За нами медленно потянулась колонна.

Не пролетело ни снаряда. Не раздалось ни звука, если не считать рева танковых двигателей и лязга гусениц. Широко рассеявшись по полям, солдаты шли цепью рядом с нашими танками.

Метрах в восьмистах впереди в серой дымке показались очертания домов.

До сих пор там не было заметно ни малейшего движения. Может быть, русские оставили деревню? Но вдруг со стороны деревни блеснул отвратительный росчерк пламени, и мы пригнули головы. Снаряд пролетел над нами, едва не задев машину. Из ствола нашего танка вырвался длинный язык пламени, и в деревне разорвался снаряд. Потом мы услышали стрельбу танковых орудий позади, и стены видневшихся впереди домов стали разлетаться на куски. Мы слышали крики тех из наших, кому досталось в этом бою. Огонь русских со стороны деревни становился все более сосредоточенным и эффективным.

Двигаясь по дороге в сторону деревни, мы простреливали главную улицу из пушки, а трассирующие очереди наших пулеметов вгрызались в стены домов. Земля под нами, воздух вокруг нас — все содрогалось. Преодолев первое потрясение, солдаты, уткнувшиеся было в землю, встали и сбились в толпу, которая побежала за танками. После охватившего их отчаянного страха смерти спасительные крики и боевой клич звенели над перепаханными полями победной песнью. Снова засияли отвагой глаза; отчаяние заставило даже колеблющихся броситься вперед. Раненые снова поднимались на ноги, преисполненные решимости умереть.

Зайдя слева, мы двинулись к центру деревни. Наш фугасный снаряд с грохотом разнес в клочья русскую противотанковую пушку, расшвыряв искореженные куски металла по улице. Стены домов разлетались на куски, и обломки кружились в воздухе. Из-за черной пелены дыма и пороховой гари почти ничего не было видно. Желтые языки пламени лизали гребни крыш, освещая соседние деревья и дома. Еще до того, как мы вышли к центру деревни, произошел перелом, и уже ничто не могло удержать русских от бегства. Их пушки стояли брошенными на улице. Мы расплющили их гусеницами, взметая обломки в воздух. Хрустело битое стекло. Взрывы гранат постепенно стихли. Треск пулеметов стал слабее. Пехотинцы рысцой приблизились к нашему танку.

За деревней справа от асфальтированной дороги местность поднималась пологим склоном к ельнику. Поля слева шли под уклон к блестевшему в стороне озеру. И тут стало жарко. Два… три длинных языка пламени мелькнули на опушке леса чуть справа от нас. Выстрелы противотанковых орудий походили на отрывистый лай. Вдруг наш танк содрогнулся от мощного удара. Мы получили попадание в корпус рядом с местом радиста, и стальное крыло с лязгом упало на дорогу.

Мы ничего не могли разобрать. Опушка леса была еще в 400 метрах от нас. Потом орудие нашего танка выплюнуло несколько снарядов в сторону леса. Взрывы взметнули в воздух сломанные ветви и вывороченные деревья. Словно удар молнии, следующее попадание осветило боевое отделение танка. Снаряд с огромной силой ударил в борт и рикошетом взмыл вертикально вверх.

Жемчужные нити трассеров из нашего пулемета хлестнули по темному лесу и разлетались рикошетом. На опушке мы заметили четыре или пять вспышек выстрелов.

Еще один снаряд просвистел над самым танком. Из ствола нашей пушки вырвались длинные столбы пламени, и временами танк был полностью окутан зловонным пороховым дымом.

Потом раздался ужасный гром. Мы, лязгнув зубами, инстинктивно ухватились руками за первые попавшиеся выступы корпуса. Показалось, что нас взорвали.

Мощный удар пришелся в правую сторону башни. Казалось, нашу машину подбросило в воздух вместе с землей, на которой она стояла. «Механик-водитель! Влево, полный ход, марш-марш!» — раздалось в переговорном устройстве. Машина сдала назад, качнулась на склоне, выезжая на поле, и понеслась к озеру. Так нам удалось выйти из-под вражеского сектора обстрела. У самого озера мы повернули вправо и двинулись по мягкому берегу параллельно дороге по направлению к командирской машине, которая тоже ушла от обстрела в этом направлении.

Метров через пятьдесят двигатель чихнул и заглох. Механик-водитель нажал на кнопку стартера. Двигатель тут же завелся и снова заглох. Вторая и третья попытки закончились тем же. Кончился бензин! От одной мысли об этом стало жарко. Отт деловым тоном сообщил, что топливный бак пуст. Кошмар! Мы оказались в глубоком дерьме! Неужели на этом все и закончится? Со стороны деревни на большой скорости подошли танки 1-й роты. Их снаряды обрушились на вражескую линию обороны, пока она не была подавлена. Основное сопротивление было сломлено. Путь для тысяч немецких солдат в обход Луккенвальде был открыт.

Танки, грузовики и тягачи двигались по дороге с большими интервалами в окружении пехоты.

Наш командир подбежал к танку ротного, тоже стоявшему у озера без бензина. Последовал суровый приказ: «Взорвать танк!» Нужно было успеть взорвать машину за несколько минут — мы ни за что не хотели отстать от колонны.

Пока мы выбрасывали из люков обреченного танка вещмешки и личное оружие, экипаж отнес в сторону раненых. Папе установил подрывные заряды и детонаторы.

После долгих колебаний командир отдал приказ взорвать танк. Папе дернул шнур и выскочил из машины. Мы бросились к ближайшей воронке и упали на мокрую траву. Затаив дыхание, мы считали секунды. Тридцать… сорок… шестьдесят секунд — взрыва нет! Мы прождали пять минут. Сомнений больше не было. Папе забыл снять картонную крышку, защищавшую заряд от влаги. Но мы и так сомневались, стоит ли уничтожать машину. Нужно было любой ценой раздобыть горючее.

Изобретательные пехотинцы обыскали деревню в поисках топлива для нашего танка, и один из них крикнул, что на русских позициях стоит целый бензовоз с топливом. Это был наш шанс — или смертный приговор.

Мы собрали все экипажи, еще способные передвигаться. К нам присоединились пехотинцы. Все, кто смог пойти, составили штурмовую группу, чтобы атаковать вражеские позиции на опушке леса. В стогу сена