Терпеливо закидывали свое изобретение. Рыба не клевала. Она даже не обращала внимания на тусклый кусочек жести.
Вдруг с левого борта мелькнула быстрая тень.
— Акула! — сказал Филлип.
По старым морским поверьям акула около терпящего бедствия судна — плохой признак. Но нам не пришло в голову предаваться столь мрачным, мыслям. Акула — рыба. А мы очень хотели есть.
Асхат схватил багор, долго выжидал, пока хищница повернется поудобнее. Метнул.
Мимо ...
С рыбалкой нам просто не везло!
Акула долго крутилась около баржи. Очевидно, у нее была надежда полакомиться отбросами, А мы, в свою очередь, предприняли еще одну попытку заарканить ее. Сделали крючок из большого гвоздя.
Однако акула не желала глотать крючок без насадки, как мы ее ни уговаривали. Мы льстили ей немилосердно. Но проклятая рыба последний раз нырнула под днище, показав нам белесое брюхо, и больше мы ее не видели.
— Рыбаков из нас не вышло, — вздохнул Анатолий.
— Да, — в тон ему заметил Асхат. — Придется нам снова сократить паек. Вдвое.
С этого дня все четверо получали две картофелины и две ложки крупы в сутки. Банка с жиром опустела. Воды тоже оставалось мало. Решили пить по три глотка в день.
23 февраля мы поднялись с коек и построились. Младший сержант Зиганшин поздравил нас с большим воинским праздником — днем рождения Красной Армии.
— Служим Советскому Союзу! — ответили мы.
И невольно каждый из нас посмотрел на мачту, на которой развевался вымпел. Он бился под тугими порывами ветра и казался плотным, словно был вырезан из стали.
Мы вспоминали, как торжественно и радостно встречали этот замечательный праздник в части. День начинался чтением приказ министра обороны. Потом командир части за-читывал приказ, в котором выносились поощрения и благодарности отличникам боевой и политической подготовки. Потом приезжали шефы, был торжественный обед...
День Советской Армии... Мы решили отметить его обедом. Решить-то решили, а отмечать нечем! Можно было в последний раз сварить «суп» Но Зиганшин сказал:
— Суп мы варили вчера. Давайте растянем праздник. Давайте сегодня покурим, а пообедаем завтра.
Мы согласились. Зиганшин скрутил цигарку, и мы по очереди покурили. Это был наш, последний табак.
Последний «обед» мы сварили 24 февраля.
Продуктов больше не было.
А 25 февраля Филипп, не говоря никому ни слова, долго возился со своей гармонией. Потом он поднялся, протянул кусочки кожи Асхату и сказал:
— Может попробуем. Если разварить... Слышал я, что и ремни люди едят.
— Спасибо, — растроганно сказал Асхат: — Гармошку жалко. Да что делать. Я вот тоже подумал — не попробовать ли головки сапог.
Зиганшин снял сапоги и стал спарывать с керзы тонкий ремешок с голенища. Мы хотели последовать его примеру, но Асхат скомандовал отставить:
— Испытать надо.
Часа три варил он кожу в морской воде. Время от времени вынимал, пробовал на зубок.
Мы глотали слюнки. Нам Асхат не разрешил есть кожу.
— Заболею, так один, а не все, — заметил он.
Шли часы. Но, по уверениям Асхата, кожа не разваривалась. Разгрызть ее было невозможно. Тогда Зиганшин предпринял новый эксперимент. Он стал обжаривать кожу. После обжаривания кожу было можно грызть. Она хрустела у Асхата на зубах.
— Вкусно? — спросил Анатолий.
— Не бефстроганов, но есть можно, — заключил Асхат.
Потом он сходил в трюм, принес в банке солидол и, сохраняя невозмутимое выражение лица, обмакнул кожу и съел.
Зиганшин определил продолжительность эксперимента— сутки. На другой день он чувствовал себя хорошо.
— Ну, вот, — сказал он, — в нашем меню теперь есть баранина от гармошки и говядина от сапог. Не так уж плохо.
Мы без сожаления расстались со своими сапогами. На ноги надели валенки.
Ходить теперь не приходилось. Очень кружилась голова. Даже «обед» варили лежа. Асхат особенно здорово навострился готовить кожу. У нас она не бывала такой мягкой и вкусной.
И снова был сильный шторм. Нас мотало немилосердно. Слабость от качки заглушала голодные боли. Асхат предложил попробовать починить приемник. Принялись за дело с ожесточением. Три раза разбирали и собирали рацию.
Наконец я услышал слабые звуки в динамике.
— Слышу!
Затаили дыхание. Невнятная нерусская речь. Говорили по-японски. Через несколько минут рация замолчала. Аккумуляторы «сели» окончательно.
Когда закончился шторм, вылезли на палубу и лежали, внимательно вглядываясь в горизонт. Я читал «Мартина Идена» Джека Лондона. Те места, где говорилось о еде — пропускал. Товарищи слушали с охотой. А мне было очень приятно читать им книгу о сильном и мужественном человеке, который шел к цели сквозь поражения и разочарования и добился своего.
Потом пели. Сначала негромко.
Верно странно было бы посмотреть на нас со стороны, небритых, изможденных, парней, ноющих лирические «Подмосковные вечера», «Амурские волны». Вечер песни докончили «Варягом». Его мы исполнили в полный голос.
В который раз вспомнился дом. Я подумал, что Ирина, наверное, уже родила сына. Обязательно сына. Ведь мы с ней и об имени договорились. Александром, в честь Суворова решили назвать. Вот спасут нас и увижу своего мальчонку. Возьму его на руки, подброшу к потолку. А он мне улыбаться будет, смотреть на меня своими голубыми глазенками.
Теперь уже скоро.
Не случайно же у баржи появилась акула. Она подтвердила наши догадки, что «Т-3б» относит к югу, к большим океанским дорогам.
У меня дух захватило. Я протер глаза. Нет, темное пятно на горизонте не исчезло. Приподнялся на локтях.
— Ребята, посмотрите. Вон туда. Видите?
Я все еще думал, что пятно мне пригрезилось.
С резвостью, на которую были способны, бросились к борту. Асхат схватил сигнальный флаг и стал размахивать им.
Мы очень хорошо видели силует иностранного военного корабля.
Нас не заметили. Или не обратили внимание.
Судно прошло мимо и скрылось за горизонтом.
У нас стало светлее на душе. Мы вышли на океанскую дорогу. Пусть нас не заметило это судно. Не сегодня-завтра появится второе, третье. Надежда на скорое избавление из океанского плена придала нам бодрости и сил. Решили установить круглосуточную вахту на палубе. Радовал нас и ветер. Он изменился на южный. Стало теплее, и погода была хорошей.
Она обещала удержаться надолго.