50-летний импозантный мужчина, рослый, плечистый, с благородной сединой. Густые брови, лучистые глаза, красивая осанка. Чувствовал себя за границей совершенно свободно: много до того ездил по свету, к тому же в прошлом актёр. Своеобразный голос – баритон журчащего тембра. Речь неторопливая, с богатыми модуляциями, иногда в начале фразы причмокивал губами. Несколько деланная «обвораживающая» улыбка. После пресс-конференции одна венская газета противопоставляла Александрова и Шостаковича: первый – Weltmann, то есть светский человек, второй – углублённый в своё творчество затворник – одним словом, антиподы. Как личность легкомысленным венцам, разумеется, более импонировал Александров.

Общаясь внутри делегации, любил вспоминать прошлое: работу с Эйзенштейном, визит к Чарли Чаплину, сложное прохождение первой своей кинокомедии – «Весёлые ребята», которую неожиданно одобрил и тем самым спас от запрета киночиновников сам Сталин: «Почему же советскому народу, доблестно выполнившему первую пятилетку, не повеселиться, не посмеяться?» По его словам, Сталин очень любил этот фильм и неоднократно его просматривал. Он подарил Александрову свой портрет с автографом; портрет сильно попортился в войну – был закопан на дачном участке… О самом важном Александров рассказал в своих интересных мемуарах.

Всегда восторженно, с юношеской влюблённостью отзывался о своей жене – Любови Орловой. В то время она постоянно разъезжала по СССР с личными концертами, которые пользовались неимоверным успехом. Когда мы ходили по венским магазинам «отоваривать валюту», рассказал, как в одну из своих загранпоездок подыскивал ткань для Любови Петровны. «А какова внешность вашей супруги? Она брюнетка или блондинка?» – спросила продавщица и прикинула отрез к даме, изображенной на висевшем позади плакате. «Я поднял глаза и остолбенел, – не без гордости повествовал режиссёр. – На афише была сама Любовь Петровна. “Она именно такая!” – поведал я продавщице. Выбор ткани был облегчён».

Обедали в гостиничном ресторане вчетвером. По моему предложению, дабы не расплачиваться «по- немецки», то есть каждому за себя, ввели такой порядок: весь день за всех поочерёдно расплачивался кто- то один. Но не для всех это оказалось выгодным: иногда нас приглашали на приёмы, и дежурному «плательщику» в тот день приходилось платить меньше, чем другому в обычный день. Однажды в честь делегации был устроен приём в советском посольстве, «дежурил» в тот день Александров. Мы шутливо поздравили его с экономией на ужине. Он откинулся на стуле и иронически захохотал, но мне показалось, что радовался он вполне искренне.

Вообще же я с удивлением заметил в этом благополучном, отнюдь не бедном человеке некоторую скаредность. Как-то делегация выступала в одном из районных отделений Австро-советского общества, в Вене. Я сидел в президиуме справа от Александрова. К концу собрания каждому из нас преподнесли из зала грошовые сувениры: альбомчики, шоколадки. Одна из шоколадок выпала из рук дарителя и очутилась на столе где-то между Александровым и мной. Мне показалось, что плитка предназначалась мне, и я придвинул её к себе. Тут же меня ожёг ревнивый взгляд Александрова. Думал, не отдать ли плитку ему, но решил, что вопрос спорный, да и обойдется великий режиссёр без шоколадки весом в 50 граммов. Каково же было моё удивление, когда вечером, перед сном, в мой номер постучался Александров. С обаятельной улыбкой он сказал: «Кажется, к вам случайно попала моя шоколадка?» Я покраснел, как схваченный за руку мелкий воришка, и отдал ему шоколадку. Александров пожелал мне спокойной ночи и в оставшиеся дни по-прежнему был со мной вежлив и предупредителен. А я, грешный, уже не мог относиться к нему по- прежнему, конечно же, не из-за самой шоколадки.

Постепенно я понял, что этот человек никогда и ни за что не отступится от своих интересов ни на миллиметр. Впоследствии одна из наших сотрудниц, некогда работавшая на Мосфильме, по какому-то случаю сказала мне: «Вы же знаете Александрова: он со своей лучезарной улыбкой через любую стену пройдёт».

Обратно в Москву делегация ехала поездом, много разговаривали. Александров рассказывал, как снимал фильм «Цирк». По его словам, он часто, но безуспешно приглашал на съемки разного рода начальство, от которого зависело финансовое и материальное обеспечение съёмок: выходили из сметы. Но вот когда начались съёмки массовых эпизодов на арене с голоногими гимнастками (дерзость по тому времени большая), от начальства, внезапно остро заинтересовавшегося фильмом, отбою не стало.

Время было переломное: культ Сталина будто бы отмирал, но и ругать недавнего вождя было рискованно. Побаиваясь друг друга, мы говорили осторожно, недомолвками. В связи с недавней реабилитацией врачей, обвинённых в январе 1953 года как отравители и сразу же после смерти Сталина выпущенных из тюрьмы, Александров рассказал анекдот:

«Встречаются двое:

– Что нового?

– Да почти как у Саврасова: весна, врачи прилетели».

Поведал нам, что возглавлял съёмочную группу, снимавшую похороны Сталина. Фильм должен был быть полнометражным, цветным, не спали несколько ночей. Когда всю отснятую плёнку сдали на утверждение, с тем чтобы приступить к монтажу, дело застопорилось. В ответ на запросы слышалось одно и то же: «Не спешите, успеете». Наконец последовал окончательный ответ: «Фильм решено не выпускать: не надо бередить свежую рану в душе народной».

Мы промолчали, задумавшись, но тут Александров, лукаво ухмыльнувшись, рассказал историю о московской Сельскохозяйственной выставке[4]. Весной выставка реконструировалась.

В числе прочих предписаний её директор академик Цицин получил указание убрать стоявшую в центре территории гигантскую статую Сталина. Академик оказался в затруднении: «Убрать-то я её уберу, но куда такую огромную скульптуру поместить?» – «Это ваше дело, вы директор». Цицин, разумеется, не решился пустить в ход отбойные молотки, мерещилась Колыма, всюду статуи Сталина ещё стояли на месте. Он распорядился построить длинный крытый сарай, куда и была помещена в лежачем положении бережно снятая с постамента статуя.

Мы снова призадумались.

А тут ещё я обнаружил на гвозде вагонной уборной обрывок газеты «Правда», вышедшей за время нашего отсутствия в СССР, с подвалом «Маркс и Энгельс о культе личности». Имя Сталина там ни разу не упоминалось, но всё содержание недвусмысленно намекало не него. Я с увлечением прочитал статью и жаждал поведать о ней своим спутникам. Но кому? Шостакович казался мне человеком не от мира сего, Кислову, свою начальницу, я побаивался и показал газету только Александрову. Тот с удовольствием прочитал, произнес только «м-да» и вдруг спросил:

– А Кисловой вы показали?

– Нет, – ответил я, смешавшись.

– А почему?

– Неудобно давать женщине сортирный обрывок.

Александров понимающе улыбнулся.

По приезде в Москву Александрову предложили выступить на заседании киносекции ВОКСа с докладом о современной австрийской кинематографии. Он согласился, чем удивил меня: новейших австрийских кинофильмов (кстати, весьма слабых) он в Австрии вовсе не смотрел, хотя и побывал на какой-то кинофабрике; единственный фильм, который мы всей делегацией смотрели в Вене, был знаменитая американская мелодрама «Унесённые ветром». Для обзорной лекции никакого материала у Александрова не было.

Однако же я плохо знал его: тут же Александров появился в моём кабинете и с обаятельной улыбкой попросил меня перевести из австрийской прессы статьи о новых фильмах и о положении кинематографии в целом, что я послушно и сделал. На заседание киносекции собрались многие заинтересованные деятели нашего кино. Я воображал, что докладчик составит из моих обрывочных переводов нечто вроде цельной лекции. Не тут-то было. Не выпуская из рук мои переводы и не сводя глаз с текста, Александров прочитал всё, что там было довольно сумбурно и клочковато напечатано, добавив только несколько фраз о посещении кинофабрики и о встречах с австрийскими кинодеятелями. Всё был преподнесено так, словно он сам лично просмотрел все названные кинофильмы, хотя он не видел ни одного, да и оценки были чужие. По окончании успешно проведенного мероприятия он галантно подошёл ко мне и поблагодарил за дружескую помощь. Надо отдать ему, однако, справедливость: в прессе он с моим материалом не выступил.