большака. Скрюченная пополам, но шустрая, бабка развесила мокрую одежду, валенки засунула в печь. Дед, заросший пегой бородой до глаз, молча сосал козью ножку.

Капитан вытащил из немецкого ранца консервы с жирной силезской колбасой, хлеб – в немецкой целлофановой обертке, коробку баварского джема. Подумав, выставил на стол бутылку коньяка с тесемкой, на которой болталась картонная позолоченная фигурка Наполеона. Старушка убежала в сени, вернулась с мочеными яблоками в большой миске.

– Извиняйте, хрицы и сало и яйца – все скушали, – нараспев, как говорят в старых донецких селах, проговорила она.

Дед сурово шевельнул бровями, бабка смолкла.

– Не бойся, старик. – Капитан кивнул на Павла, Нину и Йошку. – Они по-русски не понимают, а я свой. Жратва – трофейная.

Он налил в кружку коньяка, пододвинул хозяину.

– Ишь ты! – хитро прищурился старик, понюхал напиток, широко разинул рот и мастерски выплеснул в него содержимое кружки.

После еды и выпивки капитан подступился к деду:

– У тебя лошади где?

– Откуда?! – Старик поперхнулся.

– Не крути… Во дворе кругляки оставили. Хочешь, покажу?

– Да это не мои. Зять днем приезжал.

– Где зять?

– Отсюда недалече. Без ноги еще с гражданской.

Капитан повел шеей в сторону Павла:

– За лошадей они любые деньги дадут.

– Драпают? – спросил догадливо старик.

– Кто их разберет, – уклонился от ответа капитан. – Если не немцы, то наши все равно лошадей реквизируют. Фронт скоро сюда подойдет.

– Да уж слышно…

– Вот и подумай.

– Деньги мне ихние теперь ни к чему… Вещи надобны.

– Забирай полушубки и валенки. Только немцам не показывай – отнимут сразу.

– Запрячу, никакая собака не сыщет, – повеселел старик. – Когда лошади потребуются?

– Сегодня с рассветом.

– Тогда идем. – Старик энергично поднялся с лавки, стал собираться в дорогу.

– Ждите, но на всякий случай выставьте караул, – шепнул капитан, когда дед со старухой исчезли в сенях.

Павел отправил Нину и Йошку спать, сам вышел на крыльцо. Вдали, за бугром на большаке, то вспыхивали, то гасли огни немецких грузовиков и танков. Приглушенно рычали моторы. В загустевшем воздухе оттепели звуки сливались в тягучий гул. Видать, где-то снова тряхнули немцев, раз они откатываются без оглядки и не сворачивают в соседние с дорогой села.

Капитан и старик вернулись среди ночи на паре низкорослых каурых трансильванцев.[33] В санках, оплетенных ивовыми прутьями, вполне могли разместиться трое. К облучку был привязан тюк прессованного армейского сена и мешок с овсом. Ни слова не говоря, но многозначительно крякнув, дед ушел в хату.

– Как это вам удалось? – вполголоса спросил Павел.

– Дедок-то нашим оказался, – отозвался из темноты капитан. – Служил в Первой конной. Думаю, здесь неспроста остался. У него и спрячем «Северок». Вдруг он вам пригодится на обратном пути. Закопаем в сараюшке в дальнем углу. Найдете, даже если исчезнут старик со старухой. Ну и конечно, если хутор сохранится.

– Старик узнал, кто мы?

– Нет, разумеется. Однако понял, что о вас надо помалкивать и при наших, и при немцах.

– Откуда у него оказались лошади?

– Безногий зять у румынских солдат выменял на цуйку, по-нашему – самогон. Он на риге в землянке живет километрах в пяти отсюда.

Собирались не торопясь. Старуха согрела чугунок воды для чая, опять расставила тарелки. Дед от еды отказался, залез на печь отогреваться. Все армейское русское – и валенки, и полушубки, и концентраты – оставили хозяевам. Нина надела меховую полудошку, фетровые боты, вязаную шапочку, брюки. Клевцов и Слухай облачились в немецкие офицерские шинели с собачьими воротниками и теплые шапки. В ранцах осталось все для дороги: деньги, драгоценности, консервы, коньяк, хлеб. В бумажниках хранились требования на проживание в гостиницах для командного состава, талоны на питание в продовольственных пунктах и заявки на паек в рейхе, положенный состоятельной немецкой семье с прислугой.

Свой автоматический восьмизарядный вальтер Павел сунул в нагрудный карман френча. Йошка же предпочел безотказный маузер, принятый когда-то в чешской армии, но и теперь оставшийся на вооружении в тыловых частях.

Простились со старухой, а дед так и не слез с печи, прикинувшись спящим. Капитан осмотрел упряжь, сел на козлы. Лошади, фыркая, потянули санки по целине. Не доезжая с километр до большака, капитан спрыгнул, передал вожжи Йошке:

– Успеха вам.

– Спасибо за все, – поблагодарила Нина. – Я так и не узнала вашего имени…

– Благодарить не за что, а зовут, как многих в России, Иваном зовут. – Капитан подтолкнул Йошку в спину, приказав ехать.

Санки тронулись. Почуяв впереди хорошую дорогу, лошади побежали быстрей.

«Ну, вот и все. Теперь и говори, и думай, и живи по-немецки», – подумал Павел.

Йошка придержал коней, пока не пройдет колонна не то румынского, не то итальянского обоза. Как только прогрохотала последняя фура, он перемахнул через кювет и въехал на большак. На расчищенной грейдером дороге он скоро нагнал колонну, пристроился сзади.

Наступил рассвет. На санки никто не обращал внимания. Подобных путешественников теперь было много на дорогах.

Но на другой день Павел забеспокоился. Встречаться с патрулями фельджандармерии было опасно. Лучше самому прийти в комендатуру.

Самым ближним населенным пунктом на пути оказался Славянск. Комендатуру нашли быстро – в здании управления бывшего солеваренного завода.

В приемной скопилось много народу – и военных, и полувоенных, как Павел, и штатских. Но не было ни одной женщины. Адъютант заметил Нину и выскочил из-за барьера, учтиво склонил рыжую набриолиненную голову:

– Чем могу служить, фрау?

Нина, по-светски растягивая слова, произнесла:

– Доложите коменданту: коммерциальрат[34] фирмы «Демаг АГ» Пауль Виц с женой требует аудиенции.

– О чем вы хотите просить коменданта?

– Нам нужен пропуск в Германию, – сказал Павел, поднимаясь со стула.

– Сейчас всем нужен пропуск в Германию. – В голосе адъютанта прозвучало злорадство.

– Прошу держать себя в руках, гауптман, – сквозь зубы, с ноткой скрытой угрозы проговорил Павел. – Я фронтовой инженер-майор, искалечен в боях, но это еще не значит, что я не в строю!

– Простите…