– Жара. Дышать нечем.

– Напротив, сегодня ветрено, – сказал Рибас, а в ответ услыхал:

– Да-да, жара. Видно, по неотложным делам вас прислал сюда князь в этакую духоту.

– Сегодня крепкий зюйд-ост.

– Пекло!

– Но для этих мест прохладно.

– Да, раз вы тут бывали, то знаете, что такое раскаленная сковорода.

Оставалось недоумевать.

Приехал курьер с почтой. Настя писала, что и Поль Джонес не избежал петербургских наветов. В салонах говорили о том, что корсар изнасиловал десятилетнюю девочку Катю Гольцварт, дочь немецкого эмигранта. Джонес был возмущен, писал об интриге Людовику XVI, Екатерине II, Потемкину. В конце концов обвинение с корсара сняли, он командовал Балтийской флотилией, потом запросился в отпуск, был прилюдно в Эрмитаже допущен к руке императрицы и с сохранением всех своих российских наград и званий отправился в Европу…

Рибас устроился в Гассан-пашинском замке. С верхней его площадки на горизонте были видны передовые турецкие суда. Из дальнейших бесед с Гудовичем он выяснил, что бастионы чинят с поспешанием, ретрашементы засыпают, снабжение достаточное, окромя пороху, которого тут всего шестьсот пудов.

Через день утром генерал-майора разбудил знакомый громкий бас подполковника Головатого, который распекал за что-то казаков, устраивавших на берегу дежурный пост. Рибасу он обрадовался, сказал, что в коше на Березани казаки перезимовали отменно, и пригласил к обеду.

– Осенью не удалось – занедужив пан генерал. Едем хоть сейчас.

Но генерал-майора уже ждала у берега яхта, которую прислал за ним Марк Войнович. Корабли его эскадры стояли в устье Буга и снаряжались медленно, а уж стояла вторая половина июня. Пожав руку Рибасу на палубе «Иосифа», Марк Иванович сказал:

– Вас прислали, чтобы вы нас торопили. А я, пользуясь нашей с вами дружбой, попрошу: этого делать не нужно. Все идет своим чередом. Из Херсона и Глубокой припасы и пушки доставляются. Правда, пришлось тридцать лафетов назад отправить – не те прислали. Мои ежедневные рапорты Мордвинову мне уже снятся. Если еще вмешаетесь и вы, получится обратный результат.

Да, уж кто-кто, а Рибас знал строптивый и непоследовательный нрав Мордвинова. Стоило его задеть, и корабли не будут готовы и к августу. Оставалось осмотреть «Иосиф», «Марию Магдалину» и побывать на бомбарде «Святой Константин». Войнович не сопровождал Рибаса: махнул рукой – сам все увидишь. Генерал-майор побывал везде и решил, что будь тут Поль Джонес, или Потемкин, Войнович бы несдобровал. За полдня с грузовых барок на корабли переправили всего три единорога.

За обедом на «Иосифе» присутствовал капитан Кефалино, начальствовавший над гребной флотилией и обеспокоенный предположением, что Рибас прибыл сменить его в этой должности. Гость хвалил турецкие бобы в красном соусе, а Кефалино угостил блюдом-сюрпризом, которое доставили с его галеры. Блюдо оказалось пудингом из сотни раковых шеек, запеченных в масле на углях. Наслаждаясь пищей морских богов, Рибас успокаивал Кефалино:

– Ваше блюдо настолько отменно, что никто не в состоянии сменить вас при флоте, капитан.

Кефалино гордо ответил:

– Мой флот никогда не будет кормить раков на дне лимана.

– Да, – согласился Войнович. – Это не произойдет хотя бы потому, что вы всех раков выловите до первого сражения.

Кефалино обижался, а Рибас сказал, что способ обойти нерасторопность Мордвинова находится у них под ногами. В ответ на расспросы он напустил на себя таинственный вид, а через два дня, договорившись с Головатым, взял у него несколько запорожских лодок с казаками и вывел их в лиман. А еще через три дня казаки вытащили с затонувшего судна «Таганрог» пять пушек тридцать шестого калибра и перевезли их к эскадре Войновича. Потом доставали со дна ядра, якоря. Рибас отправил Потемкину свой проект извлечения со дна затонувших турецких лодок-лансонов для пополнения гребной флотилии. Князь был в восторге. Дело пошло.

Но Войнович все-таки не спешил выводить корабли из устья Буга. А тем временем турки предприняли рекогносцировку к Березани, несколько часов беспрепятственно крейсировали вокруг острова. Рибас холодно сказал Войновичу:

– Конечно, можно ждать, пока последний шпангоут осмотрят ваши капитаны, но стоит ли ждать, когда турки пожалуют к вам?

Кефалино соблазнял генерал-майора и брезолью по-испански с пахучими травами и сладкой фенхельной водкой, но обедать Рибас не остался. Утром следующего дня под стены Очакова пришли два линейных корабля и фрегат. К ним присоединились три десятка казачьих лодок, и турецкий флот сразу снялся с якоря и ушел за остров Тендра подальше от греха.

Однако, Войнович был взбешен тем, что последовал чьей-то указке. Он ждал эскадру из Севастополя, но корабли Ушакова так и не показались на горизонте. Теперь Марк Иванович уж не звал генерал-майора обедать, кричал, что Ушаков отсиживается в Тавриде, а ему, Марку Ивановичу, за все отвечать. Рибасу вспомнился иной, смуглый, порывистый молодой капитан Войнович, когда они пятнадцать лет назад искали Тараканову на Средиземноморье. Теперь он был болезненно честолюбив и перевод из Севастополя считал незаслуженной карой. Рибасу пришлось официально предложить ему составить план действий на случай нового появления турок у Березани и ничего не делать на авось.

Но Марк Иванович отмахнулся и от официального требования. Говорил, что в Дубоссарах Потемкин окружил свой Эдем садом в английском вкусе, двумя хорами роговой музыки и женщинами на любой сорт и вкус – какая уж тут война!

От Катрин Васильчиной Рибас имел лишь одно письмо в Петербурге, писал ей, но она вдруг собственной персоной пожаловала в Очаков. Генерал встретил ее, когда она осматривала крепость в сопровождении офицера.

– Бог мой, как вы здесь? Давно? Почему я ничего не знаю? – спрашивал он.

– Я вам ничего не скажу, пока вы мне не покажете флот, – сказала она.

Это была прежняя сумасбродка из Новоселицы. Рибас обещал ей показать все и с тревогой спрашивал о сыне.

– Милый черноволосый мальчик, – отвечала она. – С ним нянчится моя тетушка. Здоров.

– Хватает ли вам средств для его воспитания?

– Вполне.

– Я как раз собирался написать вам, что положу на его имя деньги в Киевский банк. Где вы остановились?

– Я приехала на войну, – ответила она сурово. – На войне живут в шатре.

Действительно, она привела его к синему шатру, поставленному на форштадте. С ней были слуги, повар.

– Что все это значит? – спросил генерал.

– Это значит, что я отныне в походе с армией. Полк из Новоселицы ушел. Мне стало скучно. И вот я здесь.

– Боюсь, что наши офицеры теперь совершенно забудут о войне, – сказал он.

– Каждое утро я буду напоминать им о ней, – обещала она.

Их роман развивался стремительно и не имел сюжета. На палубе бригантины, направлявшейся в Кинбурн, Катрин взяла Рибаса под руку и увлекла в каюту, где упала в его объятья, а в постели принялась упрашивать:

– Отдайте команду матросам! Велите держать путь к турецким берегам!.. Станемте корсарами!

– Но это всего-навсего разбой, – увещевал Рибас.

– Что угодно, только не Новоселица.

Сумасбродствам ее не было границ. С Головатым она ездила на Березань и подполковник говорил потом Рибасу:

– Это бес в юбке. Хотела, чтобы я обрил ее, как казака!