другом.
Донья Крус, маленькая цыганочка, которую Гонзага некогда подобрал в Испании и которая стала почти что дочерью герцогини Неверской, больше чем кто бы то ни было гордилась чудесным обращением своего маркиза.
Лагардер увлек Аврору в сад. Он боялся, что девушка не вынесет слишком сильной и внезапной радости, а потому желал отвлечь ее. Вскоре обе пары встретились. Невесты бросились в объятия друг к другу, не в силах вымолвить ни слова. Сердца их бились в унисон, а прелестные головки – белокурая и темноволосая – сомкнулись так тесно, что кудри переплелись. Они могли бы обниматься бесконечно, но граф и маркиз воззвали к совести и рассудку.
– Не будем эгоистами, – сказал Анри. – О нашем счастье имеют право узнать другие… и они ждут. Пойдемте к мадам де Невер и расскажем ей все. Пусть она порадуется вместе с нами.
Легкие, как перышко, девушки опередили мужчин и взбежали по парадной лестнице дворца. Граф и маркиз с трудом поспевали за ними. Пролетев мимо ошеломленной Мадлен Жиро, старой камеристки герцогини, они вихрем устремились в молельню, где мадам де Невер стояла на коленях перед портретом погибшего супруга.
– Матушка, – промолвила Аврора, обнимая ее и ласкаясь к ней, – забудь о своей печали и раздели счастье своих детей.
– Что все это значит? – сказала герцогиня, бросив последний взгляд на портрет и медленно поднимаясь с колен. Лагардер, низко поклонившись, поцеловал ей руку.
– Матушка, – произнес он почтительно, – если вы и сегодня, как в тот день, когда сами привели дочь свою к алтарю церкви Сен-Маглуар, считаете меня достойным ее руки, прошу вас вновь сопровождать мадемуазель де Невер туда, где будет ждать нас его величество Людовик XV, дабы мы соединились, наконец, узами брака.
Мадам де Невер взглянула на него с любовью, и скорбное выражение на мгновенье исчезло с ее лица.
– Сын мой, – ответила она, – сегодня, как и вчера, вы являетесь ангелом-хранителем моей Авроры. Будьте им и в будущем. Двадцать лет назад я отдала вам свое дитя, еще не зная вас. Вы искупили всей своей жизнью невольный обман. Филипп глядит на нас с небес и повторяет вместе со мной: граф, только вы достойны составить счастье нашей дочери! Мы отдаем ее вам с легким сердцем и великой радостью.
Она соединила их руки и поочередно поцеловала каждого в лоб.
– Я не сомневался, что ваши обещания святы, – промолвил граф. – Но меня самого вы, возможно, считаете хвастуном, – продолжал он, и взор его омрачился, – а угрозы мои пустыми и легковесными. Я поклялся отомстить за Невера, а Гонзага все еще жив!
Услышав это проклятое имя, герцогиня вздрогнула, и в лице у нее не осталось ни кровинки, хотя, казалось, не могло побледнеть больше это лицо, несущее на себе печать вечной скорби.
– Анри, – сказала она, – я слишком хорошо знаю вас, чтобы сомневаться. Вы исполните клятву, когда сочтете нужным. Уверена, что мне не придется напоминать вам об этом… Отныне боль моя и Авроры – это ваша боль…
Мадемуазель де Невер бросилась на шею матери со словами:
– Только что он сказал мне то же самое! Ты можешь доверять ему! Слово Анри свято! Каждый день Гонзага нанимает новых убийц, но все они гибнут… поверь мне, это вселяет в него ужас! И у него уже не осталось сил выносить свой страх. Сердце подсказывает мне, что принц должен желать смерти, ибо быстрый конец предпочтительнее ежедневных мук. А гибель слуг показывает ему, каков будет неизбежный исход.
– Вы правы, дорогая Аврора, – прошептал граф. – Тщетность надежд и ежедневный страх – это пытка, терпеть которую свыше человеческих сил. Возможно, уже сегодня вечером Гонзага, чтобы положить конец своему тягостному существованию, бросит мне вызов, не убоявшись даже короля… Если кровь Филиппа Мантуанского брызнет на подвенечное платье, вы не испугаетесь? Не сочтете это дурным предзнаменованием?
Мадемуазель де Невер гордо вскинула голову.
– Если это случится, – сказал она, – я завтра же принесу в дар церкви Сен-Маглуар свое окровавленное платье. И воскликну во всеуслышание: Хвала Господу! Справедливость восторжествовала.
– Не подвергайте свою жизнь опасности сегодня вечером, – решительно произнесла мадам де Невер. – Но если злодей осмелится напасть на вас, убейте его, и пусть белое платье Авроры станет красным от крови этого чудовища, и пусть он испустит дух на могиле своей жертвы!
Через несколько мгновений в парадном зале дворца принцесса собрала всех слуг и приближенных, дабы торжественно объявить им о двух свадьбах. По лицу ее скользнула легкая улыбка, когда она добавила, что венчание состоится сегодня же вечером.
Даже тем, кто знал о долгом ожидании наших влюбленных, подобная стремительность показалась бы неуместной, если бы мадам де Невер не пояснила, что таково желание короля. Наилучшего объяснения и желать было нельзя: даже самые щепетильные родственники и друзья были удовлетворены.
Нежная Мелани Льебо первой подошла, чтобы поздравить и поцеловать Аврору. Этой любящей женщине было хорошо известно, что Лагардер вполне заслужил свое счастье. Затем настала очередь Хасинты. Последними подошли преданные слуги: Мадлен Жиро, Антуан Лаго и старая Франсуаза. А внук ее не помнил себя от радости и в глубине души полагал, что долгожданное событие произошло во многом благодаря ему и его Петронилье. Бедный Жан-Мари!
Кокардас был на седьмом небе от счастья.
– Ну что, лысенький? – говорил он верному нормандцу. – Разве я тебе не говорил, что мы доживем до свадьбы? Ах, черт возьми! Ну и напьемся мы, мой славный!
– На сей раз я не стану тебе мешать, Кокардас. В Бретани, говорят, свадьба считается неудавшейся, если все гости не «упились в стельку»…
– Какая замечательная страна! Да ради нашего малыша Кокардас-младший напьется, как ландскнехт,