– Фестино…
– Прости. Но их действительно не хватает.
– Я приду, – ответил я.
18
Я свернул на парковку возле офиса Entronics за несколько минут до половины шестого. Черный «мустанг» встал ровно позади меня с громким скрежетом тормозов. Из машины выпрыгнул Курт.
Сидя в машине, я ждал, когда он пройдет мимо. Но он открыл пассажирскую дверь моей машины и уселся рядом.
– Как дела на поле битвы? – спросил он.
– Тяжелый день. Сегодня дома случилась очень странная вещь. Не поверишь – мы нашли у себя в спальне гремучую змею.
– Действительно странно, – согласился он. – Я даже и не знал, что в Массачусетсе водятся гремучие змеи. Век живи – век учись. А я думал, что ты улетел в Калифорнию.
– Я опоздал на самолет, – ответил я.
– Вот досада.
– Да уж. Но что поделаешь – такие вещи порой случаются. Кстати, поздравляю тебя с повышением.
Он кивнул и улыбнулся:
– Приятно стать королем.
– Я впечатлен. Должно быть, Дик Харди о тебе очень высокого мнения.
– Дик Харди очень хочет, чтобы я улыбался. Он решил, что я бесценный сотрудник.
– У тебя на него что-то есть, да? – я улыбнулся, кивая головой, словно показывая своим видом, что я оценил его изощренный ум. Я представил себе его в роли оптового поставщика, который хвастается тем, что ему хитрым образом удалось заставить крупную сеть торговли электроникой заплатить за доставку.
– Он даже пригласил меня покататься на своей яхте. Ты когда-нибудь был на его яхте?
– Он приглашал меня, – ответил я, – но я не смог.
– Я вычитал где-то, что это двадцатипятиметровая Lazarra. Досталась ему по сходной цене – всего за два миллиона триста тысяч долларов. Но он вряд ли мог себе позволить такую роскошь, даже с его зарплатой. Так что я разнюхал вокруг и выяснил, что Харди приторговывает акциями на стороне. Организовал трастовый фонд со штаб-квартирой на Нормандских островах – назвал его «Фонд Самурай». Видишь ли, «Самурай» – это название его яхты. И этот «Фонд Самурай» продавал и покупал опционы на акции Entronics на австралийской фондовой бирже. Каждый раз, когда выходил пресс-релиз Entronics, когда на рынок просачивалась какая-нибудь хорошая новость про компанию, «Фонд Самурай» подсчитывал барыши. Целые состояния. Конечно же, когда выходили плохие новости, они тоже неплохо зарабатывали, играя на понижение. Очень умно – и выследить почти невозможно. И все это для того, чтобы оплачивать содержание яхты. Бог мой, он заработал столько денег, что мог бы купить десяток яхт.
– Он очень умен, – сказал я.
– Достаточно умен для того, чтобы совершать все свои банковские операции через зашифрованный доступ на Hushmail. Но недостаточно умен, чтобы понять: я знаю все, что он делает на своем офисном компьютере, так как имею удаленный доступ к его жесткому диску.
– Ничего себе. Круто.
– У всех есть свои секреты. И у тебя тоже. Просто мне они известны, вот и все. И вот вы все тут, ты и твоя «Банда братьев», рвете свои задницы, чтобы спасти подразделение от закрытия. А на самом деле вы просто оплачиваете его яхту. Или его новый дом в элитном районе Далласа.
– Далласа?
– Представь себе. Есть идеи, почему он вдруг решил переехать в Даллас?
– Ты прав. Я был просто пешкой.
Он пожал плечами.
Я опустил голову. Потом поднял на него глаза и с сожалением покачал головой:
– А ты просто пытался мне помочь. Я воспринимал это как должное. Как идиот. Когда Горди и Харди переставляли меня, как шахматную фигурку. Ты был моим единственным настоящим союзником.
Он повернулся и внимательно посмотрел на меня. По выражению его лица я не мог прочесть, о чем он думает.
Было забавно вспомнить, как маргинально он выглядел, когда я впервые его увидел, – он был похож на старого хиппи, человека, который выпал из жизненной реальности. Бородка, бандана, хвостик сзади, жалкие футболочки. Теперь он был стильно одет и выглядел как человек, который добился в жизни всего, чего пожелал – дорогой костюм, галстук и классические ботинки.
– Нет, правда, – продолжал я, – мне все равно, что ты сделал с Аллардом и Глейсоном. Я испугался до смерти, признаю. Позвонил в полицию – я не собираюсь тебе лгать. Это было очень глупо с моей стороны. – В моем голосе было столько искреннего раскаяния, что я сам начал себе верить. – Я хотел бы сказать «извини», но понимаю, что этого недостаточно. Ты был моим хорошим другом. Все это время. Я просто не смог этого увидеть.
Он молча смотрел перед собой куда-то на ветровое стекло.
Я замолчал. Мой старый добрый гуру искусства продаж, Марк Симпкинс, чьи диски я не уставал слушать снова и снова, всегда говорил на своих тренингах о стратегической значимости пауз. Как он говорил, «самое важное и сложное искусство в деле заключения сделок – это умение выдержать паузу».
Так что я ничего не говорил. И терпеливо ждал, когда Курт впитает в себя сказанное.
Бог мой, я так надеялся, что Кейт права и что он просто жаждет лести.
Курт стрельнул глазами в мою сторону и снова уставился на ветровое стекло.
Я сжал губы и сосредоточился на созерцании рулевого колеса.
– Ты говорил с тем полицейским, – сказал наконец Курт. Его голос, казалось, смягчился. – Кеньоном. Разве я не предупреждал тебя, чтобы ты держал рот на замке?
– Предупреждал. И я молчал. Но этот парень сам явился ко мне в кабинет. Он сказал, что беседует со всеми, кто работал вместе с Тревором и Бретом. Я наплел ему с три короба всякой ерунды. Он спрашивал про тебя, и я сказал ему, что, насколько мне известно, у тебя были хорошие отношения с ними. Что ты играл с ними в софтбол и они искренне восхищались твоей игрой.
– Хорошо, – сказал Курт.
– Очень хорошо. Очень гладко. Теперь я понимаю, почему тебе удается заключать все эти сделки. – Он повернулся, и его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. – Потому что ты – чертов
– «Я должен вам верить», – продолжал он. – «Я могу вам доверять?» Нет, черт возьми, не можешь, ты больше
Ну конечно же. У него в руках все ресурсы корпоративной безопасности компании, и естественно, конференц-зал тоже прослушивался.
– А теперь послушай меня внимательно – повторять я не буду. Сделаешь что-нибудь еще раз за моей спиной – неважно, в компании, в полиции, где угодно – я узнаю об этом. Ты не ступишь ни шага без того, чтобы я об этом не узнал. Ни единого. И если ты перейдешь черту – хоть на один крошечный миллиметр…