– Впрочем, лучше спросите его об этом сами, – сказала она. – Он заедет сюда за мной, в конце концов мне теперь остается только сопутствовать ему…
Она выступала в новой роли.
Действительно, Гренер появился очень скоро. Полагаю, он просто боялся оставлять надолго свою будущую жену наедине с Блейком, у которого с таким трудом ее, как он думал, отнял.
Ученый генерал на этот раз произвел на меня какое-то опереточное впечатление. Он порозовел и сделался еще длиннее, движения его стали еще более механическими, он двигался точно на шарнирах, вероятно, ему хотелось казаться моложе и он казался себе моложе.
– Дорогой Август!
Он приветственно помахал мне рукой, подошел к Янковской, поцеловал ей руку повыше ладони. Янковская встрепенулась:
– Ехать?
– Как вам угодно, дорогая, – галантно отозвался Гренер. – Вы распоряжаетесь мной.
– Мне хочется чаю, – капризно сказана она и повернулась ко мне. – Вы позволите у вас похозяйничать?
Я позвонил.
Пришла Марта, враждебная, отчужденная, поздоровалась без слов, одним кивком, стала у двери.
– Дорогая Марта, – обратилась к ней Янковская, – не напоите ли вы нас в последний раз чаем?
Марта удивленно на нее посмотрела.
– Я уезжаю, – объяснила Янковская. – Мы никогда уже больше не увидимся.
Марта, кажется, не очень ей поверила, но, судя по быстроте, с какой сервировала чай, думаю, ей хотелось избавиться от Янковской поскорее.
Мои гости пили чай так, что чем-то напоминали балетную пару, столь согласованны и пластичны были их движения.
– Софья Викентьевна сообщила мне, что вы уезжаете, господин профессор, – сказал я. – Мне не совсем только понятно, кто же теперь будет опекать валькирий в их стремительном полете на Восток?
– Ах, милый Август! – сентиментально ответил Гренер. – Ветер истории несет нас не туда, где нам приятнее, а где мы полезнее.
Мне почему-то вдруг вспомнился Гесс, один из самых верных соратников Гитлера, которого ветер истории занес в Англию…
Я посмотрел на него оценивающим взглядом и вдруг заметил, как он с мальчишеским торжеством смотрит на меня поверх своей чашки. Старый журавль воображал, что отнял у меня Янковскую, и светился самодовольством.
– Да, дорогой Август, – не смог он сдержаться, – все позволено в любви и на войне.
– Что ж, желаю вам счастья, – сказал я. – Как же это вас отпускают?
– Да, отпускают, – многозначительно заявил Гренер. – Я улечу в Испанию, потом в Португалию, и уже оттуда за океан.
– Мы получим там все, – подтвердила Янковская. – Нельзя увлекаться сегодняшним днем. Предоставим войну юношам. Работу профессора Гренера нельзя подвергать риску. За океаном у него будут лаборатории, больницы, животные…
– Но позвольте, – сказал я, – заокеанская держава находится с Германией в состоянии войны!
– Не будьте мальчиком, – остановила меня Янковская. – Воюют солдаты, для ученых не существует границ.
– И вас там примут? – спросил я.
– Меня там ждут, – ответил Гренер.
– Мы не знаем, как это еще будет оформлено, – добавила Янковская. – Объявят ли профессора Гренера политическим эмигрантом или до окончания войны вообще не будет известно о его появлении, но, по существу, вопрос этот решен.
Я посмотрел на Гренера, во всем его облике было что-то не только птичье, но и крысиное, взгляд его голубоватых бесцветных глаз был зорким и плотоядным.
– Когда же вы собираетесь уезжать? – спросил я.
– Недели через две–три, – сказала Янковская. – Не позже.
– Но ведь перебраться не так просто, – заметил я. – Это ведь не уложить чемодан: у профессора Гренера лаборатории, сотрудники, библиотека…
– Все предусмотрено, – самодовольно произнес Гренер. – За океаном я получу целый институт. А что касается сотрудников, за ними дело не станет.
Но меня тревожил и другой вопрос, хотя он не имел прямого отношения к моим делам.
– А что будет… с детьми?
Все последние дни меня не оставляла мысль о детях, находившихся на даче Гренера.
– С какими детьми? – удивился было Гренер и тут же догадался: – Ах, с детьми… О них позаботится наша гражданская администрация, – равнодушно ответил он. – Они будут возвращены туда, откуда были взяты. В конце концов, я не брал по отношению к ним никаких обязательств.
Я промолчал. Было вполне понятно, какая участь ждет этих детей.
– Может быть, вы еще передумаете и останетесь? – спросил я, хотя было совершенно очевидно, что все уже твердо решено.
– Увы! – высокопарно, как он очень любил, ответил Гренер. – Муза истории влечет меня за океан.
– Увы! – повторила за ним Янковская, хотя каждый из них вкладывал в это междометие разное содержание. – Мы не принадлежим себе.
– Да, отныне вы будете полностью принадлежать заокеанской державе, – сказал я. – Мне только непонятно, чем это будет способствовать величию Германии.
Гренер пожал плечами.
– Наука не имеет границ… – Он посмотрел на часы и встал. – Моя дорогая…
Янковская тоже поднялась.
– Идите! – небрежно приказала она будущему супругу. – Я вас сейчас догоню!
Гренер церемонно со мной раскланялся, я проводил его до дверей.
– Так внезапно? – обратился я к Янковской, когда мы остались один. – Что это значит?
– Ах, Андрей Семенович, я загадывала иначе, – грустно ответила она. – Увы! Я ведь знаю, как много вы работали в последнее время. Для кого, вы думаете, старается Польман? Почему он вас щадил? Как только вы передадите свою сеть, вас отправят обратно в Россию. А я – я устала уже рисковать….
Она протянула мне руку, и я задержал ее пальцы.
– Мы еще увидимся? – спросил я.
– Конечно!
– Вы у меня в долгу, – упрекнул я ее. – Вы не открыли мне всех тайн, связанных с нашим знакомством.
– Вы их узнаете, – пообещала она. – Это еще не последний наш разговор.
Она задумчиво посмотрела на меня:
– Поцеловать вас? Я покачал головой.
Она вырвала свою руку из моей:
– Как хотите…
Она переступила порог и, не дав мне выйти на лестницу, резким толчком захлопнула за собой дверь.
Не успел я вернуться в столовую, как передо мной появился Железнов.
– Что это все значит? – нетерпеливо спросил он.
– Очередная лирическая сцена, – пошутил я. – Госпожа Янковская в одной из многочисленных ролей своего репертуара!
– Марта сказала, что они уезжают?
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Господина Гренера сманили за океан жареным пирогом!
– Каким еще там пирогом? – с досадой отозвался Железнов. – Сейчас не время шутить.
