по губам. В первый момент мы были просто потрясены, но дальнейшее исследование показало, что эти цены всего лишь вчерашние, поэтому мы были слегка разочарованы. Так что этот случай нельзя отнести к особо выдающейся болезни. Аберрантное поведение. Было бы интересно выяснить, что является побудительным мотивом, но…

– Простите, что я вас прерываю… – Кейт изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе прозвучала заинтересованность, лишь бы не выдать охватившего ее состояния шока. – Так вы говорите, что она все время повторяет наизусть – как это? – заключительные котировки курса ценных бумаг на бирже, а потом начинает все сначала и так снова и снова, или?..

– Не совсем. Все это достаточно интересно. С начала и до конца дня она совершенно точно воспроизводит колебания цен. Но с опозданием на 24 часа.

– Но ведь это невероятно, не так ли?

– Не более, чем мастерство особого рода.

– Мастерство?

– Как ученый, я считаю, что по причине доступности информации она получает ее по обычным каналам. Неправильно было бы усматривать в данном случае сверхъестественный или паранормальный источник. Бритва Оккама.

– Но кто-нибудь видел, как она читала газеты или говорила с кем-то по телефону?

Кейт посмотрела на няню, но та безмолвно покачала головой.

– Нет, никто никогда не заставал ее ни за одним из этих занятий, – ответил Стэндиш. – Как я уже сказал, это просто искусство. Уверен, что любой фокусник может рассказать вам секреты этого искусства.

– Вы уже говорили хотя бы с одним из них?

– Нет. У меня нет ни малейшего желания встречаться с этими людьми.

– Но неужели вы верите, что она может это делать сознательно? – не отставала Кейт.

– Уверяю вас, если бы вы разбирались в людях так, как я, мисс м-м… вы бы поверили чему угодно, – безапелляционно-убедительным тоном профессионала заверил ее Стэндиш.

Кейт проводила долгим взглядом измученное и несчастное лицо девочки и ничего не сказала.

– Вы должны понять, что мы вынуждены подходить к этому рационально. Если бы она сообщала завтрашние цены на бирже – это совсем другое дело. Тогда речь могла идти о неком феномене совершенно исключительного характера, который потребовал бы от нас самого серьезного и тщательного изучения, который мы бы, несомненно, нашли способ финансировать. В этом не было бы никаких проблем.

– Я понимаю, – сказала Кейт, имея в виду то, что сказала.

Она встала, чувствуя некоторую одеревенелость в ногах, затем поправила юбку, натянув ее пониже.

– Итак, кто же ваш самый свежий пациент? – спросила она и в ту же минуту ощутила неловкость. – То есть кто же поступил в вашу клинику совсем недавно? – Ее бросило в дрожь от стыда за несоблюдение элементарных законов логики в своих вопросах, но она напомнила себе, что исполняет здесь функции журналистки, а потому, возможно, это и не покажется странным.

Стэндиш дал знак няне, и кресло со своей несчастной ношей укатило прочь. Кейт в последний раз оглянулась на девочку и последовала дальше за Стэндишем через вращающуюся дверь, которая вела в следующий коридор, как две капли воды похожий на предыдущий.

– Вот видите, – сказал Стэндиш ту же фразу, что и в начале обхода, показав на этот раз рукой в сторону оконной рамы. – И вот, – показал он на свет.

Возможно, он не слышал ее вопроса или сознательно игнорировал его. Или же просто-напросто отнесся к нему с презрением, которое он вполне заслуживал, решила Кейт.

До нее вдруг дошло, зачем говорились все эти «вот здесь» и «вот видите». Стэндиш ждал, что она начнет высказывать восхищение суперсовременным оборудованием клиники.

Окна со скользящими рамами были украшены цветной мозаикой прекрасной работы; осветительные приборы, отделанные никелем, отливали матовым блеском – и так далее.

– Очень красиво, – похвалила она, с удивлением обнаружив, что на ее английском с американским акцентом это звучало как-то вычурно. – Как вы хорошо все здесь сделали, – добавила она, думая, что ему приятно будет это услышать.

Ему действительно было приятно. По лицу его скользнула улыбка удовольствия.

– Мы стараемся, чтобы все способствовало хорошему самочувствию наших пациентов, в том числе интерьер клиники, – сказал Стэндиш.

– К вам, наверное, стремятся попасть многие, – продолжала Кейт, упорно возвращаясь к своей любимой теме. – Как часто поступают больные в клинику? Когда привезли последнего?

Левой рукой она перехватила правую, которая хотела было задушить ее в этот момент.

Дверь, мимо которой они проходили, была слегка приоткрыта, и Кейт попыталась тихонько заглянуть в нее.

– Пожалуйста, если хотите, мы можем зайти, – сказал Стэндиш, угадав ее желание, и распахнул дверь в палату, которая оказалась довольно маленькой.

– Ах да. – Стэндиш вспомнил пациента. Он пригласил Кейт зайти. Пациент в очередной раз оказался и не крупным, и не высоким, и не блондином. Кейт начинало казаться, что ее визит превращался в тяжкое испытание для ее нервной системы, и у нее было предчувствие, что в ближайшее время вряд ли что-нибудь изменится к лучшему в этом смысле.

Человек, сидевший на стуле возле кровати, в то время как санитар перестилал ему постель, оказался каким-то в высшей степени растрепанным существом – во всех смыслах, таких ей никогда не доводилось встречать, – и растрепанность его как-то неприятно поражала. На самом деле у него были растрепаны только волосы, но степень их растрепанности была настолько из ряда вон выходящей, что невольно этот хаос растрепанности переходил и на лицо.

Казалось, он был вполне доволен сидеть там, где сидел, но в этой его удовлетворенности чувствовался какой-то налет вакуума – в буквальном смысле он был доволен ничем, тем, что есть «ничто». В восемнадцати фугах от его лица было «ничто» – пустое пространство, и если возможно было вообще определить источник его удовлетворения, то искать его следовало в разглядывании пустого пространства перед ним.

Кроме того, возникало ощущение, что он находится в ожидании чего-то. Непонятно, чего он ждал – того ли, что должно вот-вот случиться, или того, что случится в конце недели, а может быть, того, что случится тогда, когда ад покроется льдами, а компания «Бритиш телекомп» наладит наконец телефонную связь, было неясно, так как для него все это было едино. Случись что-нибудь из этого – он был бы доволен, а если нет – был бы доволен ничуть не меньше.

Кейт считала, что человек, способный находить в этом удовлетворение, должен быть самым несчастнейшим существом.

– Что с ним? – спросила она тихо, мгновенно почувствовав неловкость от того, что говорила в третьем лице о человеке, который находился тут же и, возможно, мог сам сказать о себе. И действительно он вдруг неожиданно заговорил.

– А, м-м… привет, – сказал он. – О'кей, да-да, спасибо.

– М-м, здравствуйте, – сказала она в ответ, хотя такой ответ звучал несколько нелепо. Или, скорее, нелепостью было сказанное мужчиной. Стэндиш знаком дал понять, что не следует поддерживать разговор с пациентом.

– Э, да, вполне подойдет, – сказал довольный всем человек. Он сказал это как автомат, без всякого выражения, словно повторяя чужие слова под диктовку.

– Еще какой-нибудь сок, – добавил он. – О'кей, спасибо.

Тут он замолчал и снова ушел в созерцание пустоты.

– Очень необычный случай, – сказал Стэндиш, – то есть, вернее, мы в этом убеждены, совершенно уникальный. Я никогда не встречал в своей практике чего-нибудь, хоть отдаленно напоминающего это заболевание. Было практически невозможно установить природу этого явления, поэтому мы даже не стали утруждать себя попытками дать ему какое-то название.

– Следует ли мне помочь господину Элвису занять прежнее положение в постели? – обратился к