сдерживает и пугает их. Бедным страшно нужен капитал, в то время как богатым страшно нужны избиратели. Похоже на потенциальный союз низов с верхами. А возможно, потребуется именно столь неортодоксальный альянс, чтобы сокрушить современные властные структуры существующего статус- кво.
Раз капитал движется по всему земному шару, а его преследует громадная орда людей без корней, которых каким-то образом притягивают эти деньги, это может привести к образованию новой коалиции мировых социальных сил. Это поможет преодолеть и традиционные политические проблемы, поставленные реальными государствами. Перспектива еще туманна, но прецеденты уже были: это прекрасно сработало в Гонконге. И даже во времена золотой лихорадки в Калифорнии.
Двадцать первый век страшно перенаселен, может даже сложиться впечатление, что в нем не осталось места для новообразованных сообществ. Но беспорядок предлагает массу свободного пространства. На свете много прекрасных мест, покинутых отчаявшимися людьми. Бейрут когда-то был замечательным местом, да и Сараево стоило бы порекомендовать. Если найдется группа инвесторов, которые отважатся на восстановление Кабула, их встретят с распростертыми объятиями.
Еще один потенциальный признак: основные участники движения должны быть слишком молодыми, чтобы понимать, что традиционная политика не сработает. Слишком наивными, чтобы цинично относиться к активизму, и твердо верить, что политика изобретена именно ими. В «политике», о которой без конца талдычат их деды, все делалось не так – к ней относились не так. Как только эти новые игроки услышат о «лете любви» [43] в далеком Узбекистане, они не будут объяснять друг другу, насколько это невероятно, – просто соберут вещи и отправятся в путь.
Это движение на первых порах будет черпать силы не в национальных государствах, а в городах, неправительственных организациях, глобальных предприятиях, в публичном секторе и вне его – практически в любом месте, не отравленном выхлопами традиционной политики. Однако надежнейшим залогом успеха будет страстный интерес к голосованию. Активность избирателей в технократическом обществе настолько низка, что искренний массовый энтузиазм моментально изменит результаты выборов. Участники нового политического движения на пути к славе не будут слишком привередничать насчет голосования. Они пойдут от двери к двери. Они устроят грандиозные публичные митинги. Они соберут местных политических боссов и соберут свои политические машины. У них будет период, схожий с факельными шествиями и пивными путчами.
Ну что ж, давайте подведем итоги наших размышлений. Это новое движение, которое возникнет из союза диаспор, будет базироваться в оффшорных зонах, объединит богатых и бедных, будет обладать гигантскими амбициями, разбудит подлинные страсти, использует множество молодых фанатиков, будет параполитическим и очень похожим на неправительственную организацию. По сути, эта организация будет похожа на Аль-Каиду. И это не случайно. Террористическая сеть Аль-Каиды – это глобальное политическое движение, пытающееся преуспеть в контексте реалий XXI века. К сожалению, оно уродливо сляпано, а задумано из рук вон плохо. В нем заправляют убийцы-автократы, у рядовых членов нет формальной возможности высказать свое мнение, и, хотя желающих вступить в ее ряды толпы, на девяносто девять процентов это озлобленные юнцы с автоматами.
Аль-Каида могла бы превратить бесправных мусульман в стабильных, степенных, процветающих касбахов, а Багдад «золотого века» действительно стал бы силой, с которой следует считаться. Оно имело бы в своем распоряжении весь мусульманский мир, где никогда не питали сильных чувств к национальным государствам. В мире миллиард мусульман. Мусульманская диаспора неплохо управляется и сама, когда мусульманам позволяют жить без коррупции и грубых угроз. Салман Рушди [44], к примеру, очень влиятельный голос в культурном мире, это утонченный и преуспевающий человек. Он чувствует себя одинаково свободно и в содрогающемся от террора Нью-Йорке, и в содрогающемся от террора родном Мумбаи.
Почти то же можно сказать о китайской, индийской и даже русской диаспорах. Это народы с определенными способностями, но нефункциональная государственная политика заметно сдерживает их развитие. У них сильные общины, похожие козыри и похожие недостатки. Не обладающие постоянным местом жительства, со своими вечными денежными переводами, изголодавшиеся по новостям с родины, они также становятся постоянными и крайне заинтересованными пользователями Интернета. Возможно, когда-нибудь эти лишенные корней, глобализированные люди поймут, что, раз уж у них есть мозги и деньги, они вполне способны изобрести и новую властную структуру, отвечающую их совместным интересам.
Можно даже возразить, что в Соединенных Штатах диаспоры развиты сильнее всего. Это необъятные просторы суши, где древняя вражда и глупейшие традиции были искоренены в безоглядной погоне за возвратом инвестиций. Эта политика сейчас доминирует во всем мире. Но в США к тому же существуют традиции государственного управления, одни из самых древних и преемственных среди современных держав, и они сейчас необычайно прочны. Американское население стабильно, перенасыщено стариками, а Интернет – лишь хобби для общества, у которого уже есть Голливуд и канал CNN. Соединенным Штатам есть что терять, поэтому они не допустят грандиозных взрывов изобретательного политического радикализма. Но земной шар велик. А его население подвижно. Уровень образования и доступа к информации повышается каждый день. Часы идут по-прежнему. И хотя людей иногда поражают террором или моральной паникой, их еще могут воодушевлять символы надежды.
Существуют веские, серьезные причины ожидать от политики будущего хорошего. Жизнь временами может казаться мрачной, особенно когда благодаря щедрым жестам прессы тьма безжалостно обрушивается на нас со всех сторон. Но в прошлом людям жилось гораздо хуже, чем нам, они подвергались гораздо худшим испытаниям и даже были подвержены худшим порокам, но все же выживали. И даже добивались своего.
Если на рубеже веков нам пришлось бы выбирать политический символ, ярчайший пример восстановления справедливости, торжества прогресса и наказания виновных, мы нашли бы его не в Америке. Мы нашли бы его в Германии.
Одного слова «Рейхстаг» достаточно, чтобы у ветеранов XX века по спине побежали мурашки. И не без причин.
Злополучный Рейхстаг был построен в 1882 году немецким архитектором Паулем Валлотом в странном стиле, совмещающем итальянское Возрождение, готику и барокко. Последнее слово индустриальной мысли, он отличался конструкциями в хайтечном духе и своим грандиозным куполом. Его возведение растянулось на десять лет, так как различные министерства и комитеты постоянно пересматривали планы строительства. Как только оно завершилось, кайзер Вильгельм оскорбил архитектора, лишив его имперских наград.
Следующие десять лет Валлот украшал здание росписью, статуями и скульптурами, большинство из которых искренне ненавидели десять основных политических фракций Германии и тридцать девять партий.
В Первую мировую войну в здании обосновались немецкие военные, использовавшие его как центр цензуры и пропаганды. После поражения Германии в 1919 году его захватили отчаянные левые «спартаковцы», полностью его разграбившие. Следующий режим превратил Рейхстаг в крепость. Но это были только цветочки.
Если идеал Нового мирового порядка, который мы уже обсуждали, – стабильное капиталистическое государство с открытой бухгалтерией, низким уровнем инфляции, стабильными ценами и т. д. – кажется немного скучным и пресным, то приходит грандиозная идея: подробно рассмотреть прямую его противоположность. То есть Веймарскую Германию [45]. Искалеченное, куцее, нежизнеспособное государство с катастрофической инфляцией и безумной политикой.
Недееспособность Веймарской республики позволила экстремизму достичь фатальных размеров. Канцлер Адольф Гитлер уже на второй день пребывания у власти выгнал Веймарский парламент из Рейхстага. Парламент был распущен, а в 1933 году в Рейхстаге очень кстати случился пожар. Нацистский режим, очистив обгоревшие развалины, использовал здание для антисемитской агитации и кинофестивалей Геббельса.
Во время Второй мировой войны Рейхстаг стал базой люфтваффе и бункером Вермахта. Воздушные налеты союзников нанесли ему сильный урон. А затем пришла очередь Красной армии, обстреливавшей его
