Но вот однажды па рассвете по деревне сухо затрещали автоматы, захлопали гранаты, брызнули пули по окнам домов. Постоялец бабки Меланьи прибежал бледный, трясущийся и закричал на Кольку:

— Лешадь!… Шнеллер!..

Прячась подле домов, он побежал обратно к школе, наверное, за ранеными или за госпитальным имуществом.

В деревне разгорался бой. Яростно рычали немецкие пулеметы, резко визжали мины в воздухе, грохотали разрывы, и уже не понять было, где наши стреляют, где враги: все перемешалось.

Колька кинул на голову шапчонку, не попадая в рукава, стал надевать шубенку и уже на ходу приказал:

— Бабушка, в подполье спрячься!

— Колюшка, осторожней! — крикнула ему вслед бабка, но внук уже не слышал ее.

Бабка Меланья и не думала спускаться в подполье. Она пала среди кухни на колени и, волоча разом ослабевшие ноги, поползла в горницу, отбивая земные поклоны Богородице-матери, которая умильно поглядывала из переднего угла на этот неспокойный мир.

— Сокруши супостата! — молила бабка Меланья. — Сниспошли победу воинам земли православной, покарай чужеземцев… Обнеси, пуля, чело людей родных, угоди в сердце ворогу…

Тут, в горнице, за молитвой и застали бабку Меланью Кушке и Генрих.

— Где мальшик? — заорал на бабку Кушке.

— Чего? — не поняла бабка.

— Где есть мальшик? Твой внук? Где?

— Да леший его знает, — отозвалась бабка. — Убежал, должно, куда. А зачем он вам понадобился?..

Пальба в деревне усилилась. Мимо дома Меланьи Тимофеевны промчалась машина, другая, разбрызгивая похлебку из парящей кухни, проскакали кони. Следом бежали немцы, отстреливались. Бабка, наблюдая краем глаз за тем, что творится на улице, засуетилась:

— Я счас сыщу внука-то, сыщу. — И быстренько засеменила из дому. — Колька! Ко-о-олька! Где ты, нечистый дух! Тебя лекарь Кешка спрашивает…

Но Колька не отзывался. Генрих громко выругался, догнал бабку в сенках, схватил ее за седые реденькие волосы и дернул так, что упала Меланья Тимофеевна.

— Где внук? — топал ногами на нее Кушке. — Он спрятал сбруя! Отвечай!

Бабка Меланья усмехнулась и ничего не ответила. Немцы принялись пинать ее сапогами, топтать, таскать за волосы по полу. А она вдруг поднялась и пригрозила врагам сухоньким, почти детским кулаком:

— Не уйдете с земли нашей! Проглотит она вас!..

Ударил санитар каблуком в лицо старушки, а Кушке из пистолета выстрелил в ее узенькую грудь. Дернулась Меланья Тимофеевна, судорожно царапнула ногтями половицы, вытертые за долгие годы ее руками до сучков, всхлипнула и замолкла. Струйка крови выкатилась из бабкиного рта, расплылась по полу и потекла в щель.

Пока бабка «заговаривала зубы» немцам, пока они били ее да суетились в ограде, отыскивая сбрую, обошли деревню наши части, полоснули по ней из автоматов с другого конца. Кинулись Кушке с санитаром на улицу, а там уже от дома к дому красноармейцы перебегают и сыплют из оружия так, что головы не поднять.

Крикнул что-то Кушке санитару и, открыв задние ворота двора, побежал через огород к лесу.

Колька лежал за баней в бурьяне на хомуте и шлее. Кушке и долговязый постоялец, храпя, как загнанные лошади, пронеслись рядом, перемахнули через огород. Но из лесу, роняя сосны, сминая кусты, с рыком вынырнули танки, бухнули из пушек и понеслись к деревне. Те немцы, что успели убежать за деревню, бросились назад, начали руки поднимать. Кушке с Генрихом снова в огород ринулись и уже не через забор, а между жердями. Карабин санитара застрял в жердях. Должно быть, немцу почудилось, что его кто-то схватил сзади, он взвыл по-дурному, яростно рванулся и побежал вслед за начальником уже без карабина. Оба заскочили в баню и там затаились.

Колька приподнял голову, огляделся. Дым над деревней клубился, стрельба утихла. Из домов начали выбегать люди. Мальчишка подпер дверь бани колом и помчался во двор.

В распахнутых дверях сеней Колька увидел бабку Меланью и, поднимаясь по лесенке, тревожно спросил: