помянула своего первого любовника, того каменщика, что обманом завлек ее так далеко от Ранке, притворяясь милым и добрым, обещая ей райскую жизнь...

Что ж, ее-то она и получила! Именно так - 'Обещание Рая' - называли этот парк местные жители, и именно здесь она пыталась теперь торговать своими женскими чарами.

Бессильно прислонившись затылком к пьедесталу богини, Тиана позволила себе немного поплакать - слишком долго она сдерживала эти слезы, и каждая слезинка казалась ей драгоценной частичкой ее души. Одна из них упала прямо на палец, и девушка поднесла палец к глазам. Слезинка сверкала, точно крошечная хрустальная луна, точно светлый лик Сабеллии.

Но даже в этом ужасном оцепенении, вызванном голодом и одиночеством, она мгновенно встрепенулась, почувствовав, что ее накрыла чья-то тень. Шмыгнув носом, она торопливо вытерла мокрое лицо - уже не заботясь о том, что по щекам размажутся румяна и тушь, - и заставила себя проворно, насколько это позволяло узкое платье, вскочить на ноги и изобразить на лице ослепительную улыбку.

Ну да, тот самый мужчина! Те же рост и фигура, то же темное платье. Лунный свет коснулся его лица. Он же совсем молодой, подумала Тиана, лишь чуточку постарше ее. И недурен собой, хотя взгляд у него какой-то странный - чересчур пристальный и напряженный. Она вздохнула и снова кокетливо изогнулась, выставив напоказ красивую грудь.

Но вдруг, забыв о 'профессиональной' позе, вновь встрепенулась и, радостно просветлев, воскликнула:

- Ой, да я ж тебя знаю! Ты вместе с караваном пришел, да?

Который рабочих в Санктуарий доставил...

- Ты мне нужна, - прервал он ее. Голос его звучал хрипло.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Глаза у него были красивые - теплые, чарующие.

- Да-да, хорошо, конечно. - Тиана вспомнила, ради чего она здесь и что, собственно, ему от нее нужно. И все же голос ее был полон скорее надежды, чем фальшивой готовности обольстить.

На мгновение мелькнула мысль о том, как вкусно она сможет поесть утром, а потом, может быть, снимет наконец комнату. Она ненавидела эти ночевки в парке, это ощущение постоянного страха!

Всего-то и дел - доставить ему удовольствие, это, наверно, будет не так уж и трудно.

Боги, какие красивые у него глаза!

- Ну же, идем, - ласково позвал он и протянул руку.

Она вложила свою руку в его ладонь, и это теплое прикосновение сразу немного согрело ее; ладонь оказалась мягкой, нежной, ни одной мозоли. Странно... Если он действительно один из тех рабочих, которых прислали восстанавливать городскую стену, но руки у таких людей грубые, корявые, мозолистые... А, все равно! Так приятно, когда у мужчины нежные руки! Тиана решительно отбросила всякие опасения. Впрочем, ей ведь нужно и еще кое о чем позаботиться, нужно непременно спросить его...

О чем же это?

- Вы мне заплатите... - она запнулась, испытывая неловкость и неуверенность, хотя цену собиралась запросить самую обычную, - ну.., может быть, один золотой? Это ведь не слишком дорого? - Проклятье! Конечно же, это слишком дорого для обычной уличной девки. Целый золотой!

Но он в ответ поднес свободную руку к самому ее лицу, и на ладони блеснула золотая монета - он был готов заплатить столько, сколько она запросила! Он сжал кулак, и монетка исчезла.

Тиана просто поверить своему счастью не могла. Целый золотой! Незнакомец с прекрасными глазами!.. Видно, боги нынче все-таки решили ей помочь. Нет, у него просто невероятные глаза - точно бушующий океан, точно полуночная тьма, точно обещание неземного блаженства...

- Пойдем, - тихо прошелестел его голос, и хотя больше он не сказал ни слова, Тиане все еще слышался этот призыв, будто голос самой ночи...

Она еще раз заглянула в его чудные глаза, и они рука об руку двинулись по дорожке, прочь от памятника богине Сабеллии. Вокруг было очень тихо, и, словно из уважения к этой тишине, даже гравий у них под ногами не скрипел.

Тиана невольно улыбнулась.

За спиной у нее осталась по-прежнему залитая лунным светом скульптура Сабеллии.

А над остальным парком и надо всем Санктуарием задумчиво жевала свою жвачку ночная тьма.

***

Полная луна окутывала алтарь богини Сабеллии светящимся ореолом. Безупречные черты мраморного лица казались живыми, да и сама Сабеллия словно вздрагивала, шевелилась в легком дыму, поднимавшемся от наполненных благовониями курильниц, расставленных на полу у ее ног. Ароматный дым, подобный волшебному туману, вызванному магическими заклинаниями, ласково обнимал чувственное тело богини, поднимался все выше и выше, свиваясь в кольца, и устремлялся в темное ночное небо, прямо к сияющему в вышине серебристому диску.

Дейрн поднял голову, вглядываясь в затененное лицо Сабеллии. Он чувствовал ее присутствие, знал, что она где-то рядом. В эту ночь первого осеннего полнолуния Дейрн особенно остро осознавал могущество богини, всем сердцем ощущал ее тайное прикосновение.

- О, Чейни! - прошептал он, преклоняя колена. - Моя Чейни! - Более он не произнес вслух ни одного слова, да это и не требовалось. Богиня Сабеллия достаточно хорошо его знала и давно уже отметила его душу своим клеймом.

Дейрн вытащил из-за пазухи небольшой сверток. Осторожно развернул белый шелк, и в лунном свете блеснула легкая прядь дивных светлых волос, перевязанная серебряной нитью. Как долго он по волоску, украденному с ее щетки для волос, собирал эту прядку! Три года хранил все в тайне, а может, четыре?..

Он положил свое скромное подношение на алтарь Сабеллии.

Не слишком ценный подарок, но как дорога ему эта светлая прядка! Впрочем, великой богине большего и не нужно.

Дейрн склонил голову и хотел помолиться, но слова не шли с языка.

Куда она исчезла тогда, его Чейни? Почему не подождала, пока он вернется вместе со своей Сотней? Дейрн закрыл глаза - так было легче представить себе ее лицо. И в священной тишине ранканского храма он шепотом повторял и повторял ее имя.

Ченая!

Про себя он звал ее Чейни. Именно так, ласково и любовно, называли ее ранканские гладиаторы, утверждая, что она тверда, как металл, ведь чейни значит 'цепь'. Только это было не совсем так. Да, конечно, она всегда была тверда и упряма, но он-то хорошо видел, что в глубине души она мягкая, нежная, хоть и таит это ото всех, даже от своего отца.

Порой она казалась ребенком. Испорченным ребенком. И все же он любил ее. 'Ах, Чейни! - думал он. - Моя дорогая ЦЕПЬ!

Я и сам не знаю, почему ты так крепко связала меня по рукам и ногам. Дейрн сокрушенно покачал головой, испытывая одновременно и радость, и печаль. - Ну что ж, пусть. Можешь никогда не выпускать меня на свободу!' Он снова посмотрел Сабеллии в глаза. Богиня, окутанная кольцами ароматного дыма, казалось, тоже смотрела на него сверху вниз с ироничной усмешкой. Да, он отлично понимал: уж эта-то последняя его просьба, обращенная к Сабеллии, была ею удовлетворена полностью!

Но куда же все-таки исчезла Ченая?

Дейрн снова вспомнил о том странном портрете, что висел в ее комнате. Это было произведение искусства удивительной силы, но Дейрн - хотя мастерство художника не могло не восхищать его - каждый рассмотрел на портрет Ченаи со все возрастающим страхом в душе, у него буквально мурашки ползли по спине.

Это, безусловно, была работа Лало! Но когда же Чейни ему позировала? По словам Лована Вигельса, той ночью она принесла этот портрет домой и тут же заперлась у себя в комнате, а на рассвете снова ушла куда-то, никому не сказав ни слова. С тех пор о ней никто больше ничего не знал.

Однако Дейрн подозревал, что Рашану все-таки кое-что известно. В последнее время старый жрец часто заходил в комнату Ченаи и подолгу смотрел на ее портрет из-под полуопущенных век; в такие минуты по губам жреца блуждала какая-то странная улыбка, а лучи солнца, изображенные художником вокруг лица Ченаи, казалось, вспыхивали ярче и ласкали ее нежную кожу такого эффекта не смог бы добиться ни один художник на свете!