его Хакиму:

- Прости меня, Рассказчик...

Лампа уже начинала коптить. Сквозь узкое окно в комнату вливался бледный утренний свет. Только сейчас Шупансея поняла, что провела в комнате Хакима всю ночь - и какая разница, был ли он с нею или нет...

- Я и правда очень виновата перед тобой...

Хаким наклонился и поднял еще один рисунок - лишь бы не смотреть ей в лицо. Везет тому пьянице, который понимает, что за неловкость ему совсем необязательно вынесут смертный приговор. Сам Хаким понял это давным-давно, а вот Бейса явно еще не успела. От смущения щеки ее алели ярче, чем пасть змеи.

- Если бы я знал, что ты зашла ко мне, о Бейса... - Хаким, пытаясь скрыть звучавшее в его голосе неуместное веселье, нагнулся и поднял еще один рисунок. - Если б я только знал... Я бы непременно вернулся гораздо раньше!..

Время на секунду остановилось, затем снова пустилось вскачь. Шупансея наконец шумно и прерывисто вздохнула.

- Я... Мне приснился кошмарный сон... Я думала, ты сможешь мне помочь... Мне кажется, если б я сумела придумать для этих снов какой-то другой конец, они, возможно, оставили бы меня наконец... А ведь ты, по-моему, всегда знаешь, что и как должно кончаться...

Хаким грустно покачал головой.

- Это только в сказке можно сделать так, что в конце герой или героиня остаются живы. В жизни все иначе, о Бейса. Но я с радостью выслушаю тебя.

- Нет, теперь я понимаю: это МОИ сны, и я САМА должна с ними справиться. - Присев на корточки, она принялась собирать рассыпавшиеся пестрые рисунки. Вдруг пальцы ее замерли - перед ней был портрет принца Кадакитиса, в смятении склонившегося над телом поверженного врага. - Думаю, я кое-что поняла, всего лишь внимательно рассмотрев твои рисунки, - сказала она. - Странно - я никогда не думала, что Китус может воспользоваться своим мечом... И вовсе не потому, что он слаб.

Нет. Но я-то люблю его за то, что он добр. Он сильный и добрый, и, может быть, это когда-нибудь поймет и его народ. Но когда я смотрю на этот рисунок... Знаешь, я прямо-таки ВИЖУ, как это происходит наяву... Я знаю, этот человек был предателем и Китусу пришлось убить его. Но тогда он испытал не только гордость; он испытал также отвращение.., и за одну ночь стал взрослым.

Видимо, и мне предстоит через это пройти - повзрослеть, хотя, вероятно, и не с помощью меча, если я хочу помочь ему превратить Санктуарий в город, принадлежащий всем людям.

Таких картин следует нарисовать как можно больше и развесить их повсюду, чтобы каждый мог видеть!..

Хаким с кислым видом отобрал у нее рисунки.

- Боюсь, эти рисунки носят чересчур общий характер, госпожа. Чаще всего я лишь рассказываю разные истории, а художник делает наброски по ходу сюжета, и только потом Молин - прошу прощения, досточтимый Факельщик! может высказать пожелание украсить тем или иным рисунком новые городские стены.

Шупансея так резко выпрямилась, словно в комнату вошел упомянутый Хакимом жрец. Ее мнение относительно этого вездесущего чиновника было крайне неопределенным. Да и вряд ли нашелся бы хоть один человек, способный утверждать, что полностью понимает Молина Факельщика. Черноволосый ранканский жрец остался предан своему поверженному богу и ныне руководил восстановлением того города, который открыто презирал и ненавидел.

- Ну что ж, ты подал мне неплохую идею. Молин, правда, ни разу об этом не упоминал, но упомянуть ему придется, а если нет, то мы с Китусом ему напомним. Он, конечно, станет ворчать, что есть и более насущные проблемы, а потом не захочет продолжать разговор, помрачнеет и захочет уйти... Должно быть, действительно очень трудно так много работать и получать в результате столь малое удовлетворение...

- Говорят, ненависть приносит не меньшее удовлетворение, чем любовь.

- Я предпочитаю любовь.

- А Факельщик - нет.

Последний рисунок залетел под подушки. Они увидели его одновременно, и Хаким сразу понял, что на нем изображено - по торчавшему наружу уголку, а потому поспешил первым схватить его. И он бы успел, но своим резким движением испугал змею, прятавшуюся в волосах Шупансеи. Благоразумие всегда было лучшей стороной доблести, и все же он почувствовал в горле комок, когда она сама подняла этот рисунок.

Приказ Факельщика был четким и ясным: сделать иллюстрации к тем историям Хакима, которые повествовали о судьбе Санктуария с тех пор, как принц прибыл сюда в качестве правителя.

Вряд ли нашлось бы более важное событие, чем тот день, когда Кадакитис вручил Бейсе и сопровождавшей ее свите Сэванх, 'дабы она его сберегла'. Теперь-то Хакиму Шупансея была симпатична - да и принц желал сделать ее своей женой, но тогда все они ее ненавидели, и об этом явственно свидетельствовал рисунок Лало.

Бейса была в одеждах из золоченой парчи, изукрашенной драгоценными каменьями, лицо и обнаженные груди - переливчато-зеленого цвета, и вся она - воплощенное высокомерие. Хаким редко соединял их теперь в единый образ эту молодую женщину, которую знал уже достаточно хорошо, и то неведомое создание, которое с трудом помнил; однако он не мог отрицать того, что именно бейсибцы, обладавшие немыслимыми золотыми запасами и невероятным презрением ко всему не-бейсибскому, послужили главной причиной страданий, выпавших на долю Санктуария. Ранканская военная кампания на севере практически не задела бы город - и, уж конечно, не вызвала бы в нем раскола! - если бы бейсибцы с самого начала не мутили воду.

- И что же, Молин намерен все это изобразить на городских стенах? спросила Шупансея абсолютно спокойным тоном, но не поднимая глаз от рисунка.

- Да, если на то, конечно, будет воля принца. И твоя, госпожа.

Пергамент задрожал у нее в руке. Глаза расширились, взгляд остекленел; из волос высунулась голова змеи, и Хаким вдруг усомнился: а действительно ли она так уж изменилась за эти годы, пока он был ее советником? Да, разумеется, она давно уже вернула сам Сэванх принцу, но вот вернула ли она ему ту власть, которую давал Сэванх?

- Так вот как мы, оказывается, выглядели... Ужасно, да? - прошептала Шупансея и положила пергамент на стопку остальных рисунков. - И что бы я ни делала, этот образ ничто не может стереть из памяти, верно?

Хаким взял ее руку и слегка пожал.

- Ты же знаешь, госпожа, что я люблю рассказывать о будущем, но мне кажется, что досточтимый Молин намерен оставить больше всего места - прямо над главными воротами - для картины, на которой будет увековечено празднование вашей свадьбы с принцем Кадакитисом...

Шупансея вздохнула и отняла у него руку.

- Если эта свадьба состоится. Ведь может еще оказаться, что ненависть действительно сильнее любви.

Она сказала это уже в дверях и обернулась, ожидая, что Хаким станет отрицать то, в чем, как она сама была уверена, нет сомнений.

- Надежда сильнее и ненависти, и любви, - заверил он ее и долго смотрел, как она медленно идет по коридору прочь.

ТОРГОВЦЫ РАБАМИ

Роберт АСПРИН

Салиману не требовалось особого актерского таланта, чтобы изобразить глубокое презрение, когда он с надменным видом пробирался сквозь ряды скованных цепями рабов. Он делал это сотни раз, и вонь, исходившая от множества давно не мытых тел, тесно прижатых друг к другу, была для него совсем не в новинку.

Лишь то, что они сейчас находились на борту корабля, вносило некоторое разнообразие в это смешение отвратительных ароматов. И можно было особенно не стараться поднимать плащ повыше, чтобы не запачкать о грязную палубу: все равно эта вонища насквозь пропитает ткань, и плащ придется либо очень тщательно выстирать, либо просто выбросить. Когда покупаешь очередную партию рабов, не стоит