- Какую там душу?.. - досадливо возразил он. - Оставь, пожалуйста... Должен же быть какой-нибудь критерий поступков... Раз ты хочешь ехать, то должен же ты себе уяснить, какая польза будет от этого.
Ланде печально вздохнул.
- Я не знаю... может, и никакой пользы не будет... - грустно проговорил он.
Шишмарев удивленно поднял брови.
- Так для чего же?
От его резкого голоса лампа как будто вздрагивала.
- Для чего? Для той правды, которую я чувствую и которая зовет меня! глубоким грудным звуком сказал Ланде.
- Опять эта правда!.. Может, скажешь, высшая правда! - с иронией спросил Шишмарев.
- Конечно, высшая, потому что выше уж ничего нет! - серьезно ответил Ланде.
Шишмарев не пожал, а рванул плечами.
- Высшая правда - одна, та, которую дает разум, мысль! - крикнул он. У нас нет ничего, кроме добытого мыслью понимания!
Ланде всплеснул руками.
- Что ты говоришь! Какое убожество, какая бедность жизни была бы, если это так!
Шишмарев вскочил и размахнул руками, отчего чуть не до ушей поднялись его узкие плечи.
- Как, убожество? По-моему, убожество это тешить себя сказками, заранее ставить пределы своей мысли!
- Она сама знает свои пределы... тихо возразил Ланде.
- Никаких пределов она не знает! - резко кричал Шишмарев. - Горизонты мысли беспредельны! Из того, что сейчас мы не знаем всего, вовсе не значит, что мы так никогда и не узнаем. Мысль так же беспредельна, как весь мир! как возможность!.. Как расширяется теория возможности, так расширяется и мысль... бесконечно!
- В пустоту? - мучительно спросил Ланде, широко открыв глаза.
- Да, в пустоту! - горячо и резко, еще резче, чем прежде, ответил Шишмарев.
- Но ведь это ужас!
- Ну и пусть ужас... Я сам знаю, что куда легче убаюкивать себя золотой мечтой о единой всеобъединяющей душе мира и тому подобное! Но, что касается меня, я предпочту пустоту той правде, которая только потому и правда, что с ней легко и приятно жить. Ххм!.. - Он замолчал и весь дергался от возбуждения, глубоко засунув красные кисти рук в карманы тужурки и перебирая там пальцами быстро и беспокойно.
- Я не стану с тобой спорить, - просто сказал Ланде, - и потому, что ты умнее меня, и потому, что об этом не надо спорить; но только именно потому, что я чувствую всю бесконечную громадность внутренней силы человеческой, человеческой мысли, я не могу поверить, чтобы она исходила из абсолютной пустоты и уходила в нее же, как бессмысленный болотный огонь, возникший из грязи!.. Слишком светло она горит, слишком сильно разгорается, охватывает весь мир, освещает, согревает!.. Нет, я чувствую правду... Я все- таки поеду к Семенову, Леня!
- Это дело другое... - сдержанно ответил Шишмарев. - Если хочешь, если тебе жаль его, так поезжай... Дело твое!
Он сел за стол и стал помешивать ложечкой, тихо звеня в полупустом стакане. Плечи его все еще вздрагивали от возбуждения.
- Я поеду, только денег у меня нет.
- Ну, и у меня, брат, нет! - извиняющимся тоном ответил Шишмарев, виновато разводя руками.
Ланде хрустнул пальцами.
- Ах, Господи... что же мне делать?
Шишмарев опять развел руками.
- Подожди! Может, как-нибудь устроится...
- Нет, - махнул рукой Ланде, - здесь не время ждать... Пойду...
Шишмарев быстро поднял голову, смешливое удивление расширило его рот.
- Пойдешь? То есть как пойдешь? пешком?
- Пешком, конечно... Где-нибудь подвезут... - просто ответил Ланде.
Шишмарев пристально, расширив рот, смотрел на него, потом вдруг сделался серьезен.
- Слушай, Ланде... есть же границы всяким чудачествам! - пожав плечами, вразумительно сказал он.
- Это не чудачество. Мне не на что ехать, я и пойду. Ходят же богомолки за тысячи верст...
- Богомолки... - спутался на мгновение Шишмарев. - Так то, во-первых, богомолки, а во-вторых, не осенью... Ты не дойдешь просто!
- Может быть, и дойду.
Раздражение опять начало овладевать Шишмаревым.
- Богомолки ходят ради веры... которая у них одна в...
- И я иду ради своей веры, - улыбнулся Ланде.
- Да... Ну... Но ведь должен же ты сообразоваться хоть с обстоятельствами!
- Это так легко определять жизнь свою по обстоятельствам! - с нежной укоризной сказал Ланде, улыбаясь светлыми глазами. - Так можно совсем перестать верить себе и начать во всем уже верить обстоятельствам... Нет, пусть уж так: чувствую я, что надо идти, ну, и пойду... Как-нибудь...
- Да пойми ты, наконец, что прежде всего ты этим фактически ничего не изменишь!
- Мы этого не знаем! - строго ответил Ланде. - Это только кажется так...
Шишмарев бессильно помолчал.
- Это глупо, - ты не дойдешь, ничего не поправишь!.. Это глупо и невозможно.
- Нет уж, - вздохнул Ланде, задумчиво глядя на него, - я знаю, что тебе кажется это глупым, невозможным, нелепым, но... только я все-таки пойду... Не удерживай меня, голубчик, не надо этого!
Шишмарев со странным чувством пожал плечами.
- Черт знает, что такое! - пробормотал он и наклонился к стакану. Они молчали.
- Ну, я ухожу, - прощай пока! - сказал Ланде, вставая.
- Посиди!
- Нет, голубчик... приготовить кое-что надо...
Он тепло пожал руку Шишмареву. И вдруг маленький студент почувствовал смутную грусть.
- Так и пойдешь? - усиливаясь смеяться, но дрогнувшим голосом спросил он.
Ланде был выше его на голову и любовно смотрел на него сверху.
- Пойду! - кивнул он головой.
Шишмарев хотел что-то сказать, но странное чувство сдавило ему горло и он только слабо пожал плечами.
Они стояли уже в темной передней, в которую падал только узкий свет из двери, когда Ланде вспомнил о Ткачеве.
- Помнишь ты того человека, из-за которого меня Молочаев побил? спросил он. - Как-то он приходил ко мне...
Ланде рассказал о своем разговоре с Ткачевым. Рассказал он просто и коротко, но что-то громадное, подавляющее стало медленно вставать в мозгу Шишмарева. Грандиозная фантазия властно захватила его и, странным образом воплощаясь в темной фигуре Ланде, стоявшего перед ним, очаровала маленького студента новым захватывающим чувством. Он порывисто схватил Ланде за рукав и резко крикнул:
- А ведь это громадно! Что ж ты?
- Да, - сказал Ланде, - мне было ужасно больно разрушать его мечту... Несчастный он... С такой бурей в душе никогда нельзя успокоиться...
- Значит, ты отказал? - с каким-то испугом спросил Шишмарев.
Ланде улыбнулся.
- Разве я мог согласиться быть пророком, не будучи им?..
Шишмарев вдруг опомнился, потер руки и смутно проговорил:
