томительно и бесцельно разворачивающаяся в пустоте, как будто с одного вала наматываясь на другой. Всякое представление о красках, звуках, о глубине и полноте переживаний как-то стиралось и бледнело, сливаясь в одну серую муть, текущую без русла и движения. Это уже не было жизнью, это была та же смерть. Юрию стало положительно страшно.
- Да, конечно... - пробормотал он.
- А на вас, как видно, большое впечатление произвело, - заметил Иванов.
- А на кого же это не произведет впечатления? - вместо ответа спросил Юрий.
Иванов неопределенно качнул головой и стал рассказывать Петру Ильичу о последних минутах Семенова.
В комнате становилось уже невыносимо душно. Юрий машинально наблюдал, как водка, блестя на свету лампы, переливалась в тонкие красные губы Иванова, и чувствовал, что все вокруг начинает тихо кружиться и расплываться.
- А-а-а-а-а... - запело у него в ушах тоненьким таинственно-печальным голоском.
- Нет, страшная штука смерть! - сам того не замечая, повторил он, как будто отвечая этому таинственному голоску
- Чересчур вы нервничаете! - пренебрежительно отозвался Иванов.
- А вы на это не способны! - машинально спросил Юрий.
- Я?.. Ну н-нет!.. Помирать мне, конечно, неохота: это пустое дело и жить не в пример веселее... но ежели уж смерть, так что ж, помру в одночасье и без всяких антимоний.
- Не умирал ты и не знаешь, - улыбнулся Санин.
- И то правда! засмеялся Иванов.
- Все это слыхано, - вдруг с тоскливым озлоблением заговорил Юрии, говорить можно все, а все-таки смерть остается смертью!.. Она ужасна сама по себе, и человеку, который... ну, отдает себе отчет в своей жизни, этот неизбежный насильственный конец должен убивать всякую радость жизни!.. Какой смысл!
- И это слыхано, - с насмешкой перебил Иванов, тоже внезапно озлобляясь. - Все вы думаете, что только вы...
- Какой смысл? - задумчиво переспросил Петр Ильич.
- Да никакого! - с тем же непонятным озлоблением закричал Иванов.
- Нет, это невозможно, - возразил Юрий, - уж слишком все вокруг мудро и...
- А по-моему, ничего хорошего нет, - отозвался Санин.
- Что вы говорите... А природа?
- Что ж природа, - слабо улыбаясь, махнул рукой Санин. - Ведь это так только принято говорить, что природа совершенна... А по правде говоря, она так же плоха, как и человек: каждый из нас, даже без особого напряжения фантазии, может представить себе мир во сто раз лучше того, что есть... Почему не быть бы вечному теплу, свету и сплошному саду, вечно зеленому и радостному?.. А смысл? - Смысл, конечно, есть... его не может не быть просто потому, что цель определяет ход вещей, без цели может быть только хаос. Но эта цель лежит вне нашей жизни, в основах всего мира... Это понятно... Мы не можем быть ее началом, а следовательно, не можем быть и концом. Наша роль чисто вспомогательная и, очевидно, пассивная. Тем фактом, что мы живем, исполняется наше назначение... Наша жизнь нужна, а следовательно, и смерть нужна...
- Кому?..
- А я почем знаю! - засмеялся Санин, - да и какое мне дело!.. моя жизнь - это мои ощущения приятного и неприятного, а что за пределами - черт с ним!.. Какую бы мы гипотезу ни выработали, она остается только гипотезой, и на основании ее строить свою жизнь было бы глупо. Кому нужно, тот пусть об этом и беспокоится, а я буду жить.
- Выпьем по сему случаю! - предложил Иванов.
- А в Бога вы верите? - спросил Петр Ильич, поворачивая к Санину помутневшие глаза, - теперь никто не верит... не верят даже в то, что можно верить...
- Я в Бога верю, - опять засмеялся Санин, - вера в Бога осталась во мне с детства, и я не вижу никакой необходимости ни бороться с нею, ни укреплять ее. Это выгоднее всего: если Бог есть, я принесу ему искреннюю веру, а если его нет, то мне же лучше...
- Но на основании веры или безверия строится жизнь, - заметил Юрий.
- Нет, - качнул головой Санин, и лицо его сложилось в равнодушную веселую улыбку, - я не на этом основании строю свою жизнь.
- А на каком же? - устало спросил Юрий.
'А-а-а... не надо больше пить...'- тоскливо подумал он, проводя рукой по холодно-потному лбу.
Может быть, Санин что-нибудь ответил, может быть, нет, но Юрий не слыхал: у него закружилась голова и на секунду стало дурно.
- ...я верю, что есть Бог, но вера существует во мне сама по себе, говорил дальше Санин, - Он есть или нет, но я его не знаю и не знаю, что ему от меня нужно... Да и как я мог бы это знать при самой горячей вере!.. Бог есть Бог, а не человек, и никакой человеческой мерки к нему приложить нельзя. В его творчестве, которое мы видим, есть все: и зло, и добро, и жизнь, и смерть, и красота, и безобразие... все... а так как при этом исчезает всякая определенность, всякий смысл, и обнаруживается хаос, то, следовательно, его смысл не человеческий смысл, а его добро и зло - не человеческие добро и зло... Наше определение Бога всегда будет идолопоклонничеством, и всегда мы будем оделять своего фетиша физиономией и одеждами применительно к местным климатическим условиям... Нелепость!
- Так-с! - крякнул Иванов. - Правильно!
- Для чего же тогда и жить? - спросил Юрий, с отвращением отодвигая свою рюмку.
- А для чего же и умирать?
- Я знаю одно, - ответил Санин, - я живу и хочу, чтобы жизнь не была для меня мучением... Для этого надо прежде всего удовлетворять свои естественные желания... Желание это - все: когда в человеке умирают желания - умирает и его жизнь, а когда он убивает желания - убивает себя!
- Но желания могут быть злыми.
- Может быть.
- Тогда как?..
- Так же, - ласково ответил Станин и посмотрел в лицо Юрию светлыми немигающими глазами.
Иванов высоко поднял брови, недоверчиво взглянул на Санина и промолчал. Молчал и Юрий и почему- то ему было жутко смотреть в эти светлые ясные глаза, и почему-то он старался не опустить взгляда
Несколько минут было тихо и отчетливо слышалось как одиноко и отчаянно билась с налету о стекло окна ночная бабочка Петр Ильич грустно покачивал головой, опустив пьяное лицо к залитой грязной газете. Санин все улыбался.
Юрия и раздражала, и привлекала эта постоянная улыбка.
'Какие у него прозрачные глаза!' - бессознательно подумал он.
Санин вдруг встал, отворил окно и выпустил бабочку. Как взмах большого мягкого крыла удивительно приятно и легко прошла по комнате волна чистого прохладною воздуха.
- Да, - проговорил Иванов, отвечая на собственные мысли, - люди бывают всякие, а по сему случаю выпьем.
- Нет, - покачал головой Юрий, - я не буду больше пить.
- П-почему?
- Я вообще мало пью...
От водки и жары у Юрия уже болела голова и хотелось на воздух.
- Ну, я пойду, - сказал он, вставая.
- Куда?.. выпьем еще!..
- Нет, право, мне нужно... - рассеянно отвечал Юрий, отыскивая фуражку.
- Ну, до свиданья!
Когда Юрий уже затворял двери, то слышал, как Санин, возражая Петру Ильич), говорил:
- Да, если не будете, как дети, но ведь дети не различают добра и зла, они только искренни... в этом их...
