КРЕОН. Да, именно это!

АНТИГОНА. Бедный Креон! Хотя ногти мои сломаны, испачканы в земле, хотя на руках у меня синяки, хотя у меня от страха сосет под ложечкой, царствую я, а не ты!

КРЕОН. Ну, тогда сжалься надо мной! Труп твоего брата, гниющий под моими окнами, - это достаточная плата за восстановление порядка в Фивах. Мой сын любит тебя. Не вынуждай меня расплачиваться еще и твоей жизнью. Я заплатил уже достаточно.

АНТИГОНА. Нет. Вы ответили 'да'. И теперь вам все время придется платить!

КРЕОН /вне себя трясет ее/. О господи! Попытайся и ты тоже хоть на минутку понять меня! Я же старался изо всех сил понять тебя. Ведь нужно, чтобы кто-то ответил 'да'. Ведь нужно, чтобы кто-то стоял у кормила! Судно дало течь по всем швам. Оно до отказа нагружено преступлениями, глупостью, нуждой... Корабль потерял управление. Команда не желает ничего больше делать и думает лишь о том, как бы разграбить трюмы, а офицеры уже строят для одних себя небольшой удобный плот, они погрузили на него все запасы пресной воды, чтобы унести ноги подобру-поздорову. Мачта трещит, ветер завывает, паруса разодраны в клочья, и эти скоты так и подохнут все вместе, потому что каждый думает только о собственной шкуре, о своей драгоценной шкуре, и о своих делишках. Скажи на милость, где уж тут помнить о всяких тонкостях, где уж тут обдумывать, сказать 'да' или 'нет', размышлять, не придется ли потом расплачиваться слишком дорогой ценой и сможешь ли ты после этого остаться человеком? Куда там! Хватаешь любую доску, чтобы поскорее заделать пробоину, в которую так и хлещет вода, выкрикиваешь приказания и стреляешь прямо в толпу, в первого, кто сунется вперед. В толпу! У нее нет имени. Она, как волна, которая обрушивается на палубу перед самым твоим носом, как ветер, который хлещет тебя по лицу, и тот, кто падает в толпе, сраженный твоим выстрелом, не имеет имени. Может быть, это тот, кто улыбнулся тебе накануне и дал прикурить. У него больше нет имени. Нет больше имени и у тебя, судорожно вцепившегося в руль. Не осталось больше ничего, кроме корабля, у которого есть имя, и бури. Понимаешь ли ты это?

АНТИГОНА /качает головой/. Я не хочу понимать. Это ваше дело. Я здесь не для того, чтобы понимать, а для другого. Я здесь для того, чтобы ответить вам 'нет' - и умереть.

КРЕОН. Ответить 'нет' легко!

АНТИГОНА. Не всегда.

КРЕОН /как бы размышляя вслух/. Забавно! Я часто представлял себе такой разговор с каким-нибудь бледным юношей, который попытается меня убить, с юношей, который на все мои вопросы будет отвечать только презрением. Но я никак не думал, что разговор этот будет у меня с тобой и по такому глупейшему поводу. /Закрывает лицо руками. Видно, что силы его иссякают./ И все же выслушай меня в последний раз. У меня скверная роль, но я должен ее сыграть, и я прикажу тебя казнить. Только сначала я хочу, чтобы и ты тоже выучила назубок свою роль. Ты знаешь, ради чего идешь на смерть, Антигона? Ты знаешь, в какую гнусную историю навсегда вписала кровью свое имя?

АНТИГОНА. В какую?

КРЕОН. В историю Этеокла и Полиника, твоих братьев. Ты думаешь, что знаешь ее, но на самом деле ты ничего не знаешь. И никто в Фивах, кроме меня, не знает. Но мне кажется, что в это утро ты тоже имеешь право ее узнать. /Задумывается, обхватив голову руками и упершись локтями в колени. Слышно, как он шепчет./ О, красивого тут мало, сама увидишь! Знаешь ли ты, каким был твой брат?

АНТИГОНА. Во всяком случае, я знаю, что ничего, кроме плохого, вы о нем не скажете!

КРЕОН. Никчемный, глупый гуляка, жестокий, бездушный хищник, ничтожная скотина, только и умеющий, что обгонять экипажи на улице да тратить деньги в кабаках. Однажды - я как раз был при этом - твоей отец отказался заплатить за Полиника крупный проигрыш, а тот побледнел, замахнулся на него, грубо выругался. И этот скот со всего размаху ударил отца прямо в лицо.

АНТИГОНА. Неправда!

КРЕОН. Правда! На Эдипа жалко было смотреть! Он сел за стол, закрыл лицо руками. Из носа у него текла кровь. Он плакал. А Полиник в углу кабинета закуривал сигарету и насмешливо улыбался.

АНТИГОНА /почти умоляюще/. Это неправда!

КРЕОН. А ты припомни! Тебе было тогда двенадцать лет. Вы потом долго его не видели, правда?

АНТИГОНА /глухо/. Да, это правда.

КРЕОН. Это было после той ссоры. Твой отец не хотел, чтобы сына судили. А Полиник завербовался в аргивянское войско. А как только он очутился в Аргосе, началась охота на твоего отца - на старика, который не желал ни умереть, ни отказаться от престола. Покушения следовали одно за другим, и убийцы, которых мы ловили, в конце концов всегда признавались, что получили деньги от Полиника. Впрочем, не от одного Полиника. Раз уж ты горишь желанием сыграть роль в этой драме, я хочу, чтобы ты узнала обо всем, что происходило за кулисами, узнала всю эту кухню. Вчера я велел устроить пышные похороны Этеоклу. Этеокл теперь герой Фив, он святой. В процессии участвовали все фиванские жрецы скопом, в парадном облачении. Были отданы воинские почести...

Но сейчас я скажу тебе нечто, известное лишь мне одному, нечто ужасное: Этеокл, этот столп добродетели, был нисколько не лучше Полиника. Этот образцовый сын тоже пытался умертвить отца, этот благородный правитель тоже намерен был продать Фивы тому, кто больше даст. Ну, не забавно ли это? У меня имеются доказательства, что Этеокл, чье тело покоится ныне в мраморной гробнице, замышлял ту же измену, за которую поплатился Полиник, гниющий сейчас на солнцепеке. Лишь случайно Полиник осуществил этот план первым. Они вели себя, как мошенники на ярмарке, обманывали друг друга и в конце концов, перерезали друг другу глотку, как и подобает мелким воришкам... Но обстоятельства заставили меня провозгласить одного из них героем. Я велел отыскать их тела в груде убитых. Братья лежали, обнявшись, очевидно, впервые в жизни. Они пронзили друг друга мечами, а потом по ним прошлась аргивянская конница. Их тела превратились в кровавое месиво. Антигона, их нельзя было узнать. Я велел поднять одно тело, меньше обезображенное, с тем чтобы устроить торжественные похороны, а другое приказал оставить там, где оно валялось. Я даже не знаю, кого из них мы похоронили. И, клянусь, мне это совершенно безразлично!

Долгая пауза. Оба сидят неподвижно, не глядя друг на друга.

АНТИГОНА /тихо/. Для чего ты рассказал мне это?

КРЕОН /встает, надевает верхнюю одежду/. Разве было бы лучше, чтобы ты умерла из-за этой жалкой истории?

АНТИГОНА. Может быть, лучше.

Опять воцаряется молчание.

КРЕОН /подходит к Антигоне/. Что же ты теперь будешь делать?

АНТИГОНА /встает, как во сне/. Пойду в свою комнату.

КРЕОН. Не оставайся одна. Повидайся утром с Гемоном. Поскорее выходи за него замуж.

АНТИГОНА /со вздохом/. Да.

КРЕОН. У тебя вся жизнь впереди. Поверь, наши с тобой споры - пустая болтовня Ведь ты владеешь таким бесценным сокровищем - жизнью.

АНТИГОНА. Да.

КРЕОН. Все остальное не в счет. А ты собиралась пустить его на ветер! Я понимаю тебя: в двадцать лет я поступил бы точно так же. Вот почему я жадно внимал твоим словам. Я слушал из дали времен голос юного Креона, такого же худого и бледного, как ты, тоже мечтавшего о самопожертвовании... Выходи поскорее замуж, Антигона, и будь счастлива! Жизнь не то, что ты думаешь. Она словно вода проходит у вас, молодых, между пальцами а вы этого и не замечаете. Скорее сомкни пальцы, подставь ладони. Удержи ее! Жизнь - это любимая книга, это ребенок, играющий у твоих ног, это скамейка у дома, где отдыхаешь по вечерам. Ты будешь еще больше презирать меня, но когда-нибудь это ничтожное утешение в старости - ты поймешь, что жизнь, вероятно, все-таки счастье.

АНТИГОНА /шепчет, растерянно озираясь/. Жизнь? Какой же будет моя жизнь? Какие жалкие поступки придется мне совершать изо дня в день, скажите, кому мне нужно будет лгать, кому улыбаться, кому продавать себя? Кому я спокойно дам умереть? Я хочу узнать, что я, именно я, должна совершить, чтобы жить? Вы говорите, что жизнь прекрасна. Это я и хочу узнать, как я должна поступать, чтобы жить.

КРЕОН. Ты сама не знаешь, что говоришь. Замолчи!

АНТИГОНА. Нет, я знаю, что говорю, а вот вы меня уже не понимаете.