где судьба каждого правоверного висит на волоске ханской бороды.

- Выходит, ты сказал себе такие слова...

- Да, ага Дато... Мудрый Хусейн изрек: 'Созерцай солнце, и ты испаришь из души своей печаль и сомнение'. Поспеши, о Керим, ибо медлительность мачеха удачи...

И, словно торопясь сбросить груз, Керим подробно рассказал о все возрастающей опасности для жизни пленников. Уже совсем пожелтел царь, даже глаза покрылись желтой дымкой, уже голос слышен будто со второго неба... А царица? О аллах, почему не поможешь вырвать из когтей костлявой судьбы тобою созданных для трона? Или в величии своем не замечаешь, как тонка и прозрачна стала прекрасная царица? Или каждый день не приближает ханжал к горлу? О аллах, аллах!..

- Оставь аллаха в покое, - буркнул Папуна, - или ты не замечаешь, как спокоен к твоим воплям властелин рая? Скажи лучше, на что ты рассчитываешь здесь?

- Высокочтимый ага Папуна, неизбежно моему повелителю, великому из великих Моурави, помочь тонущим в зеленой тине.

- Ты даже придумал, как помочь, - усмехнулся Саакадзе.

- 'Лев Ирана' сейчас занят...

- Готовится к прыжку на Картли?

- На Кахети тоже, ага Дато, ибо Русия все больше склоняется к дружбе с шахом Аббасом, и не только торговой... Об этом отдельный разговор с повелителем моих желаний...

- Тогда говори о походе Моурави на Гулабскую крепость.

- Как раз ты угадал, ага Даутбек. Мудрость подсказывает: воспользуйся попутным ветром... В один из дней на базар Гулаби прибывает проходящий в Исфахан караван. Тридцать верблюдов покачивают на своих горбах шестьдесят сундуков, в каждом сундуке дружинник, желающий спасти царя и царицу. В этих сундуках победоносные минбаши ага Дато, ага Даутбек, ага Димитрий и ага Элизбар... Видит аллах, я не очень долго уговаривал Али-Баиндура присвоить караван, нагруженный индусской золотой посудой и драгоценностями для ханских гаремов. Али-Баиндур повелевает пригнать караван в крепость, ибо хан решил закупить поклажу для своего гарема.

- Молодец Керим! - воскликнул Дато. - А сколько в Гулаби сарбазов?

- Двести, ага Дато; только сто в одно из утр, угодных аллаху, выедут в соседний рабат ковать коней, так как у гулабского кузнеца как раз в эту ночь сгорит кузница... Аллах поможет мне напоить двадцать сарбазов опиумом, и они, расставленные на постах, будут подобны сонным мухам.

- В таком деле 'барсы' будут участвовать, - твердо сказал Ростом.

А за ним и остальные стали упрекать Керима, не включившего их в 'караван' спасения.

- Еще бы! Попробуй меня оставить! - не на шутку обеспокоился Гиви. - Я должен покачиваться на одном верблюде с Дато, иначе он может свалиться. Хорешани только мне доверяет беспечного мужа.

Понимающе кивнув ему, Георгий задумался. Русудан встала. За ней Хорешани и Дареджан. Осторожно прикрыв за собою дверь, женщины поднялись в покои Русудан.

- О господи, лишь бы Моурави согласился, - шептала Дареджан.

Долго в эту многозначащую ночь мерцали огни в доме Саакадзе. Но не слышно было песен веселья или звуков чонгури. Решалась судьба царя Луарсаба Второго. Говорили негромко, говорили с жаром или с печалью. Все взвешено, все обдумано. Только Саакадзе продолжает молчать, тяжелое раздумье омрачило его лицо.

- Георгий, почему молчишь? Или не веришь в удачу?

- Нет, мой Даутбек, верю. План Керима предвещает полную удачу. Оттого и забота моя, что приходится отказаться от верного способа спасти... спасти дитя мое... спасти страдальца.

- Георгий, остановись! Неужели ты откажешься? Подумай о Тэкле, вспомни о ее муках...

- Мой Димитрий, иногда лучше муки одного, чем бедствия всей страны. Подумайте, друзья мои, на что вы толкаете Картли. Куда прибудет Луарсаб? В Метехи? Но Теймураз венчался на объединенное царство. Он пойдет войной на Тбилиси. К нему присоединится Зураб Эристави, его зять. Кроме Мухран-батони, Ксанских Эристави, ну еще Липарита, к нему присоединятся остальные князья, ибо напугает их возможность моего нового возвышения и меч моей мести. А разве шах Аббас так простодушен, что не воспользуется кровавым междоусобием и не ринется преждевременно на раздираемую смутами Картли?

- Страшную правду говоришь, Георгий, но можно такое решить: Луарсаб и Тэкле скроются временно о Кватахеви у Трифилия.

- Луарсаб не из тех царей, что прячутся от опасности.

- Я повторяю, скроется временно. Дато выедет в Кутаиси и обеспечит царю и царице пребывание в Имерети до окончания войны с Ираном. Ты ведь знаешь, как имеретинская царица любит Тэкле, с какой нежностью она примет несчастное дитя.

- Но, Даутбек, никогда Луарсаб не согласится на такое - и потому, что, полный возмущения, он захочет драться с шахом Аббасом, и потому, что, считая Картли своим царством, не унизится до просьбы спрятать его до той поры, пока Теймураз и Моурави не победят перса... Нет, друзья мои, вы плохо знаете царя Луарсаба. Если он не удостаивает вниманием издевательства Али-Баиндура, если каждый день в течение почти шести лет терзается муками за Тэкле, стоящей с протянутой рукой у его тюрьмы, то, конечно, не для унизительных проступков. Царь Луарсаб может вернуться только в Метехский замок. Это говорю вам я, Георгий Саакадзе.

- А если ради Тэкле царь временно согласится...

- Тэкле не допустит, как не допустила его принять ради нее магометанство. Но если бы я и ошибся, все равно невозможно. Шах не простит Картли побега Луарсаба, ибо это вызовет насмешки над ним иноземных государств. Шах сговорится с Турцией, пойдет на многое, отдаст даже земли, взамен полумесяц будет освещать 'льву' дорогу в Картли-Кахети.

Долго безмолвствовали. Димитрий шумно вздохнул:

- Значит, жертвуешь Тэкле?

- Во имя Картли... - Саакадзе вздрогнул: ему почудился Паата... потом бледное лицо Тэкле. - Во имя Картли, - повторил он твердо.

- Ага мой и повелитель, осмелюсь сказать: тот, кто удостоился видеть в эти несчастные годы царя Луарсаба, тот не может спокойно укладывать на бархатные мутаки свою совесть... Ты не знаешь царя Луарсаба.

- Что?! - Георгий вдруг вспомнил Кватахевский монастырь. Тогда Тэкле тоже сказала: 'Ты не знаешь Луарсаба, не знаешь моего царя'. Нет, он, Георгий Саакадзе, знает царя Луарсаба, знает царей: их опора - князья. И пока не будут разбиты княжеские твердыни, пока владетели замков не превратятся в поданных, обязанных перед царством, князья будут владеть царем, а не царь князьями.

- И светлую, как снег на вершине, Тэкле тоже не знаешь.

- Нет, Керим, я знаю мое дитя Тэкле. Еще давно, положив доверчиво свою головку на мое плечо, она молила: 'Брат, мой большой брат, не обижай девочек, они не виноваты'.

- Тогда, о мой повелитель, скажи, есть ли на земле земля, куда бы я мог проводить царя и царицу, ибо я, раб пророка Аали, решил спасти их...

- Я знаю и Луарсаба, мой благородный Керим, и потому помогу тебе советом.

- О мой повелитель, назови такое царство, где рады будут царю Луарсабу.

- Русия.

Дато удивленно вскинул глаза, Даутбек невольно приподнялся.

- Как ты сказал, Георгий?!

- Русия... Единственное царство, которое окажет достойный прием царю-мученику, не побоясь гнева шаха, и поможет Луарсабу вернуть трон Картли. Единственное царство, куда без унижения последует Луарсаб.

- Но, Георгий, еще неизвестно, внемлет ли патриарх Филарет просьбе Феодосия.

- Эх, Дато, если и внемлет, все равно шах Аббас потребует у Русии выдать...

- Не посмеет, Даутбек.

Керим поднялся, приложил руку ко лбу и сердцу:

- Пусть Мохаммет будет свидетелем моих слов... Я, иншаллах, буду сопровождать царя и царицу. Мною спрятаны в доме царицы два наполненных туманами кувшина, они помогут благополучно совершить