Я был бы рад, если бы сам мог сделать на него заявку — на должность моего помощника, честное слово! Так вот… я не слышу предложений…
— Шестьсот!
— Прошу вас, патроны! Разве вы не слышали, что я упомянул о предложении на тысячу?
— Я не подумал, что вы сказали это серьезно. Он какой-то сонный. Агент Компании поднял брови.
— Извините, мне придется попросить клиента сойти с трибуны.
Но, прежде чем Уингейт успел сойти, другой голос произнес:
— Тысяча!
— Ну, вот так-то лучше! — воскликнул агент. — Я должен был знать, что вы, джентльмены, не допустите, чтобы от вас ускользнула такая возможность. Но этого еще мало. Слышу ли я тысячу сто? Давайте, патроны, ведь не можете вы наживать свои богатства без клиентов! Слышу ли я…
— Тысяча сто!
— Тысяча сто от патрона Ригсби! Ну и дешевка это была бы — за такую цену! Сомневаюсь, однако, чтобы он вам достался. Слышу ли я тысячу двести?
Грузный коренастый человек поднял указательный палец.
— Тысяча двести от патрона Ван-Хайзена. Я вижу, что сделал ошибку и только отнимаю у вас время; интервалы должны быть не менее двухсот. Слышу ли я тысячу четыреста? Слышу ли я тысячу четыреста? Идет раз за тысячу двести… идет два…
— Тысяча четыреста! — бросил Ригсби мрачно.
— Тысяча семьсот! — сразу же добавил Ван-Хайзен.
— Тысяча восемьсот! — сердито отрезал Ригсби.
— Нет, — протянул агент. — Интервалы не менее двухсот! Прошу вас! — Ладно, проклятье, тысяча девятьсот!
— Я слышу тысячу девятьсот. Эту цифру трудно написать. Кто даст две тысячи сто?
Ван-Хайзен снова поднял палец.
— Значит — две тысячи сто! Наживать деньги стоит денег! Что я слышу? Что я слышу? — Он сделал паузу. — Идет за две тысячи сто раз… идет за две тысячи сто два… Вы так легко отказываетесь, патрон Ригсби?
— Ван-Хайзен… — остальное было произнесено слишком невнятно, чтобы можно было разобрать.
— Еще один шанс, джентльмены! Идет… идет… Пошел! — Он громко хлопнул ладонями. — Продан Ван-Хайзену за две тысячи сто! Поздравляю, сэр, с удачной покупкой!
Уингейт пошел вслед за своим новым хозяином к дальней двери. В проходе их остановил Ригсби:
— Ладно, Ван, вы позабавились! Определяю ваши убытки в две тысячи.
— Прочь с дороги!
— Не будьте идиотом. Это — невыгодная сделка. Вы не умеете заставлять людей потеть, а я умею!
Ван-Хайзен, не слушая его, быстро прошел мимо. Уингейт последовал за ним в теплую зимнюю изморось, к стоянке, где параллельными рядами выстроились стальные «крокодилы». Ван-Хайзен остановился возле тридцатифутового «Ремингтона».
— Влезайте!
Длинный, похожий на ящик корпус амфибии был нагружен до самой ватерлинии запасами, приобретенными Ван-Хайзеном на базе. Растянувшись на брезенте, покрывавшем груз, лежало человек шесть. Один из них уставился на Уингейта, затем перемахнул через борт.
— Хэмп! О Хэмп!
Это был Хартли. Уингейт сам удивился радости, охватившей его при этой встрече. Он схватил руку Хартли и обменялся с ним обычными ласковыми ругательствами.
— Ребята! — крикнул Хартли, — познакомьтесь с Хэмпом Уингейтом. Это — замечательный малый. Хэмп, познакомьтесь с компанией. Вот Джимми — позади вас. Он крутит эту баранку. — Названный им парень весело кивнул Уингейту и, пройдя вперед, сел на место механика. По знаку Ван-Хайзена, втиснувшего свои телеса в маленькую кормовую кабину, он повернул руль, и «крокодил» пополз, шлепая по грязи и лязгая звеньями своих гусениц.
Трое из шести рабочих были старожилы, в том числе и Джимми. Они привезли с фермы на рынок продукты и теперь увозили закупленные припасы. Ван-Хайзен приобрел контракты еще на двух рабочих, кроме Уингейта и Сэтчела Хартли. Уингейт узнал этих людей, так как встречал их на «Вечерней Звезде» и в карантине. Они выглядели несколько удрученными, и Уингейту это было понятно. Но люди с фермы как будто чувствовали себя отлично. Они, очевидно, смотрели на поездку с грузом в город и обратно как на прогулку и лежали, непринужденно болтая и знакомясь с приезжими.
Нескромных вопросов они не задавали. Никто не расспрашивает вновь прибывшего на Венеру, кем он был до того, как попал на борт корабля, если он сам не заговорит об этом. Это не принято.
Как только они выбрались из предместья Адониса, машина скатилась по склону на пологий берег и тяжело шлепнулась в воду. Ван-Хайзен поднял окошко в перегородке, отделявшей кабину от трюма, и заорал:
— Дурак! Сколько раз я говорил тебе, спускайся на воду потихоньку!
— Извините, хозяин, я проглядел, — ответил Джимми.
— Ты не зевай, а то я найду себе другого механика! — и Ван-Хайзен захлопнул окошко.
Джимми оглянулся вокруг и подмигнул другим клиентам. Он был занят по горло: болото, которое они пересекали, выглядело как твердая почва-так густо оно поросло буйной растительностью. «Крокодил» теперь был на плаву, широкие звенья гусениц действовали, как гребные колеса. Клинообразный нос судна раздвигал в стороны кустарники и болотную траву, ломал и перемалывал деревца. По временам гусеницы врезались в тину грунта, и тогда «крокодил», переползая через отмель, снова превращался в сухопутный транспорт. Тонкие нервные руки Джимми твердо держали руль, он огибал большие деревья, но при этом выбирал самый краткий и прямой путь, внимательно следя за местностью и за судовым компасом.
Вскоре беседа стала затихать, и один из рабочих фермы затянул песню. У него был недурной тенор, мало-помалу к нему присоединились другие. Уингейт заметил, что и он, запоминая слова, подтягивает певцу. Они спели «Расчетную книжку» и «С тех пор, как надсмотрщик увидел мою кузину», затем грустную песенку под названием «Они нашли его в зарослях». Но потом последовала легкая песенка «Ночью, когда прекратился дождь» — бесконечная вереница строф, рассказывающих о различных и маловероятных событиях, происшедших по этому случаю («Заказал надсмотрщик круговую кружку…»)
За «Рыжую девчонку из Венеробурга» Джимми наградили аплодисментами. Все восторженно подхватили припев. Уингейт нашел эту песенку невозможно вульгарной. Однако у него не было времени задумываться над этим; теперь запели песню, которая вытеснила из его головы все предыдущие.
Ее начал тенор мягко и протяжно. Другие пели припев, пока запевала отдыхал, — все, кроме Уингейта; он сидел глубоко задумавшись. В трех стихах второго куплета вместо тенора пел хор.
