Эту комнату неподалеку от своей опочивальни царь всегда отличал от всех остальных палат кремлевских. Достаточно высокая, без граненых сводов,

с высокими окнами, в которые были вставлены прозрачные стекла, беспрепятственно пропускавшие солнечный или просто дневной свет, с толстыми дубовыми некрашеными полами, застланными одним огромным персид-

ским ковром, с удобными креслами, сидя в которых так хорошо думалось, работалось и отдыхалось, с большим квадратным столом, всегда заставленным разными винами, морсами, квасами, сладостями и фруктами и, наконец, двумя большими изразцовыми печами, создававшими здесь особый, теплый уют, располагавший к умиротворению и к неторопливой, но основательной работе мысли — эта Комната, «думная палата царева» (в Европе ее бы, возможно, назвали кабинетом), уже не первый год являлась местом, куда по вечерам сходились самые ближние люди царя, дабы спокойно и не торопясь обсудить важнейшие государственные дела и принять важнейшие государственные решения.

Так уж повелось, что в эту палату, Комнату государеву, как называли ее при дворе, собирались без царского зова, но сторонних людей, пусть из самых древних и знаменитых родов, пусть даже из родичей царя или царицы, но не составлявших сейчас ближайшее правительственное окружение Ивана, здесь никогда не бывало иначе, как только по приказу государя.

Но уж зато те, кто был облечен таким доверием царя, властью и особым своим положением, могли приходить сюда в любое время или не являться даже вовсе — царь благодушно разрешал ближайшим и наиболее доверенным советникам и помощникам такую поразительную вольность, тем более что и сам отнюдь не каждый день приходил сюда. Однако все они отлично знали потрясающую способность памяти царя запоминать решительно все до самых, казалось бы, пустячных мелочей, знали его мстительный, неизлечимо нервный, взрывоопасно вспыльчивый и неукротимо жестокий характер и, разумеется, не хотели лишний раз убеждаться на себе в силе

и постоянстве всех этих качеств государя. Даже митрополит Макарий, пользовавшийся особой любовью и привязанностью царя, предпочитал не западать в непроходимую и пагубную паутину памяти своего воспитанника. И Сильвестр, этот неукротимый, буйный поп, священник придворного Благовещенского собора Кремля, духовник царя, один из наиболее решительных соавторов и исполнителей множества реформ первого десятилетия царствования Ивана IV, составитель и ревностный проводник в жизнь бессмертного «Домостроя» — законодательства русской семьи, — даже этот человек, позволявший себе называть царя дураком и зверем, лишь изредка разрешал себе заканчивал бурные и многохлопотные трудовые дни свои иначе, чем в тепле и уюте «думной палаты царевой», государевой Комнаты.

Итак, негласное, а от того нисколько не менее ответственное, влиятельное и властное правительство царя Ивана IV и сегодня вечером собралось

в любимой палате царя в ожидании его появления. Пять предыдущих вечеров ждали этого напрасно: царь не покидал опочивальни, игровых и других покоев царицы Анастасии.

Еще на подходе к Комнате Иван услышал смех, резкий и громкий гневный голос попа Сильвестра, неторопливый спор других и подумал, что ближайшие помощники и советники не ждут его появления и сегодня, а собрались ради порядка, чтя установившийся обычай…

Когда он вошел, сразу же наступила тишина, напряженная и довольно тягостная. Все встали и низко склонились перед царем. Митрополит Макарий благословил его, а царь облобызал руку пастыря.

— Богоданная царица наша Анастасия Романовна приказала кланяться вам, — сказал Иван и поклонился поясно.

— Здорова ли царица наша светлая? — спросил Макарий.

— Здорова, отец мой. Благословения твоего просила да заступничества пред Всевышним. Молит о ниспослании нам наследника. О том и я молюсь неустанно. Молись и ты, отец мой.

— Лукавишь, лукавишь, неразумный! — возопил Сильвестр, вплотную подойдя к царю. — Пять суток кряду не выходил ты из спаленки жены своей! А что указано в домостроевом законе нашем? Сношения между супругами воспрещаются в три дня каждой недели и во все праздничные дни, а также во время постов. Всех постов! Царь не станет законы наши чтить — народ и вовсе в грехах изойдет сатанинских!

— Так кто же закон-то эдакий установил, святой отец? — благодушно улыбаясь, спросил Иван.

— Да сам же Сильвестр и слепил его! — смеялся князь Андрей Курбский. — Ишь, книжищу какую накропал — «Домострой»! Благо еще, что читать-то на Руси никто покуда не может, а то извелся бы вовсе человек русский. Уж царю-то хоть послабление некое сделал бы, поп неистовый! Сам-то, поди, успел наследника себе выродить… И как он только время для сего действа выкроить-то смог, а, Сильвестр, человек Божий? Ты б уж поведал бы нам науки для.

— Скалься, скалься, князь! Ужо грехи-то твои в ад тебя затащат! А ты чего молчишь, митрополит русский? С головы грех-то идет, народ наш во грехе чахнет.

— Не зачахнет, поди ж ты, весь-то… — с улыбкой промолвил Иван. — Ты вот, поп безгрешный, останешься да и продолжишь род наш русский!

— Тьфу на вас, охальники! Сорок поклонов завтра же в соборе положите!

— А митрополиту как же? — прогудел своим густым басом князь Иван Мстиславский.

Макарий в сердцах стукнул об пол посохом и тихо проговорил:

— О делах пеклись бы державных, а не скалили бы зубы попусту!

— На пустяках зубы и точатся, а на делах ломаются… — заметил игумен Левкий, всей своей тощей спиной приклеившийся к теплому изразцу большой печи. От явного удовольствия он прикрыл глаза и блаженно причмокивал своими сухими и тонкими губами. — В Священном Писании сказано…

— О Священном Писании потом нам поведаешь, святой отец, — оборвал его царь. — Скажи-ка прежде, не являлись тебе внове сны вещие о рождении наследника престола нашего?

— Господь Бог в неизреченной мудрости и доброте своей ниспослал царице нашей светлой мужское зачатие. Сие вымолили святые отцы чудовские и я, раб Божий, настоятель и пастырь их. Родится наследник, государь.

— Ожидай вклад наш прещедрый, отче! Молись неустанно и братию свою подвигни на молитвы святые. Кормиться-то сейчас есть ли чем чудов-ским богоугодникам?

— Вовсе оскудели, государь… Землицы-то у нас нету, пахарей тоже не держим. С чего животы наши от спины отделятся? Молитвами едиными

и живы покуда.

— Родится наследник, землицы да людишек при ней дадено будет сверх меры.

— На том уповаем денно и нощно. Благослови тебя Господь, государь.

— Аминь. Теперь давайте о делах… накоротке. Что поведаешь нам хорошего, князь Андрей?

Князь Курбский проглотил виноградную ягоду и сказал:

— Сбираются войска, государь. Шесть лагерей под Москвою уж разбито.

— Всякий день прибывают, — добавил князь Мстиславский. — Сегодня князь Александр Борисович Горбатый к обеду своим станом у Мытищ обосновался. Тысячу воинов с собою привел, да все на загляденье!

— Завтра ж к нему буду! — обрадовался Иван. — А всего-то на сей день сколько же воинства собрано?

— С десяток тысяч… пожалуй, — хмуро проговорил князь Дмитрий Иванович Курлятев, ведавший вместе с князьями Курбским и Мстиславским сбором войск под Москвою.

— Пожалуй? — возвысил голос Иван. — И только-то? А кто же тогда точно знает, сколько войска для казанского похода нашего собрано?

— Я да Алексей Федорович! — резко, как обычно, заявил Сильвестр. — Три дня по головам считали.