– Но я-то знал ее. Я понимал ее. Ее мать и Долли продолжали твердить, что я обязан что-нибудь предпринять, но я считал, что самое правильное – предоставить все течению времени. Они мне все уши прожужжали относительно этой квартиры и о бесчестье и скандальной славе, которые Сюзанна навлечет на себя и на всю их семью. Затем, около месяца назад, Долли сказала, что если я ничего не предпринимаю, то она сама примется за дело. Она ни слова не сказала Кеннету, зная, что он отнесется к этому неодобрительно, но рассказала мне: вечером, когда Кеннет задержится в лаборатории, она вызовет свою мать, чтобы приглядеть за мальчиком, а сама отправится посмотреть, что там происходит. Я тоже в некоторой степени не одобрял этого шага, но, с другой стороны, надеялся, что ничего дурного она там не обнаружит. Вы улавливаете ситуацию?

Я только кивнул. Что за ситуация для взрослого человека с нормально работающими мозгами? Я не думал о цвете кожи; это не представлялось мне важным.

– Итак, – продолжал он, – вот как это было. В понедельник, когда я ужинал в клубе, меня позвали к телефону. Звонила Долли. Ее мать заболела и не могла прийти, поэтому Долли попросила меня посидеть с ребенком. Мне следовало бы отказаться, но я поехал. Я приехал к ним чуть позже восьми. Она немедленно ушла, и…

– Подождите. У нас есть сведения, что она взяла машину в гараже без четверти восемь.

– У вас неправильные сведения… Она покинула дом минут десять девятого, а гараж находится в четырех кварталах. Бог мой, неужели вы думаете, что я мог спутать? Я же сотни, тысячи раз перебирал все это в своей памяти!

– Ладно, ладно, продолжайте.

– Еще бы мне не знать! Положите ей десять минут, чтобы дойти до гаража и взять машину, и еще десять, чтобы доехать до Сто двадцать восьмой улицы, и…

– Может быть, мало? Пятнадцать…

– Нет. По Парк-авеню, затем прямо, это не может занять больше десяти минут в такое время суток. Вчера я проделал этот путь с часами в руках. Оба раза дорога заняла девять минут, а я ехал не торопясь. Итак, она приехала туда в половине девятого, вышла из машины и направилась в дом. Она поднялась на третий этаж и несколько минут стояла у двери, прислушиваясь, но ничего не услышала, постучала в дверь и еще постояла некоторое время, затем снова постучала, и снова без результата. Я рассказываю все это с ее слов. Затем она спустилась вниз, перешла через улицу, остановилась и принялась ждать. Вскоре появился Данбар Уиппл и вошел в дом. Она хотела…

– Разве она знала Уиппла?

– Она встречалась с ним. Сюзанна несколько раз брала ее с собой на собрания КЗГП. Она хотела снова подняться на третий этаж, но почему-то испугалась. Тогда она села в машину, которую оставила за углом, отвела ее в гараж и вернулась домой. Если положить на это двадцать пять минут, то следовательно, Уиппл вошел в квартиру без пяти минут девять. Было ровно половина десятого, когда она вернулась домой.

– И рассказала вам, что произошло?

– Да.

– Каково было ее… отношение ко всему этому?

– Она была возбуждена. Она думала, что ей удалось что-то доказать, но я с ней не согласился. Ясно, что Сюзанны не было дома, ведь Долли дважды тщетно стучала в дверь. Девушка, работающая в КЗГП, живет в том же доме, Сюзанна рассказывала мне о ней, и я подумал, что Уиппл приходил навестить ее. Мы начали спорить. Я не мог переубедить ее и отправился обратно а клуб.

Я взглянул на него. Он и впрямь являл собой жалкое зрелище.

– Пустое любопытство. Скажите, пожалуйста, зачем вы так настойчиво добивались, почему мы считаем Уиппла невиновным, в то время как сами отлично знали, что это так?

– Я не знал этого.

– Нет, знали. У нас только две версии. Или Сюзанна была уже мертва, когда приехала Долли (так как она не отвечала на стук в дверь), или она открыла дверь, впустив Долли, которая и убила ее. Так или иначе, но в восемь пятьдесят пять ее уже не было в живых. Не пытайтесь убедить меня, что вы не думали об этом.

– Конечно, думал. Но утверждать это определенно нельзя. Люди иногда не отзываются на стук.

– Глупости. Неудивительно, что у вас потревожена совесть. Вы считаете, что Сюзанну убила Долли, пока вы нянчились с ее ребенком.

– Я этого не говорил и не скажу. – Он вновь заморгал. Будь его ресницы крыльями, он бы за это время облетел вокруг земного шара.

– Что вы собираетесь предпринять в связи с этим? – спросил он.

Я взглянул на часы: десять сорок три.

– В ближайшие семнадцать минут ничего. Мистер Вулф выйдет из оранжереи в одиннадцать часов. Я хочу вам посоветовать… О, один вопрос. Вы сообщили миссис Брук о вашем намерении рассказать нам все это?

– Нет. Это было бы… тяжело. Она пыталась бы отговорить меня.

– А вы скажете ей о нашем свидании?

– Нет.

– И хорошо. Не надо этого делать. Советую вам выспаться. Теперь, когда тяжесть снята с вашей души, вы можете проспать хоть двенадцать часов. У нас есть комната с хорошей постелью. В вашем состоянии вы можете попасть на улице под машину.

Он покачал головой.

– Я поеду домой. Бог мой, один звук этого слова – домой! – Он поднялся и ухватился за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. – Я не хочу, чтобы Вулф видел меня. Я не вынесу разговора с ним. Скажите, что вы собираетесь предпринять?

– У меня нет никаких идей. Поваром является мистер Вулф, я только прислуживаю у стола. Что касается вашей лжи в полиции, то забудьте об этом. Полиция к этому приучена. Если бы им никто не врал, большинство из них давно бы уже были без работы. – Я поднялся с места. – Если вам случится что-нибудь услышать от них, то вы услышите это сначала от меня. – Я тронул его за рукав. – Пойдемте. Постарайтесь добраться до дому в целости.

Воун встал. В прихожей я помог ему надеть пальто, шляпу и открыл дверь, желая помочь спуститься с крыльца, но потом решил, что если он сам не сможет спуститься с крыльца, то и до дому никогда не сможет добраться. Поэтому я остановился в дверях на пронизывающем мартовском ветру, наблюдая, как он направился к Десятой авеню, чтобы там поймать такси. Конечно, состояние его улучшилось после того, как с его плеч свалился десятитонный груз.

Он скрылся за углом, а я все еще продолжал стоять на крыльце, вдыхая свежий воздух, и спрашивал себя, не должен ли я был задержать его еще, чтобы расспросить поподробнее. Спросить его, например, что если Долли убила Сюзанну, то было ли это преднамеренным убийством или нет? И еще я мог спросить, хорошо ли Долли умеет подражать чужим голосам и не слышал ли он, чтобы она когда-нибудь подражала голосу Сюзанны, разговаривая, к примеру, с ним по телефону? Вулф обязательно задал бы этот вопрос. Я мог бы также спросить, что сказала Долли, вернувшись домой, заставить его вспомнить точные слова. Если она только что совершила убийство дубинкой раздробив череп своей золовке, почти наверняка ее язык совершил какую-нибудь оплошность, и возможно даже, не один раз Я насчитал четыре или пять возможных вопросов, когда из прихожей послышалось низкое мычание.

– Что ты там делаешь?

Я огрызнулся в ответ «Дышу!», – затем вошел в дом, закрыл за собой дверь и проследовал за Ниро Вулфом в кабинет. Было бесполезно начинать с ним разговор до тех пор, пока он не водрузит орхидею Феланопсис Афродита в вазу и не пробежит глазами сегодняшнюю корреспонденцию. Такая уж у него привычка. Я подозреваю, что он вечно ожидает получить письмо от какого-нибудь коллекционера из Гондураса или откуда-нибудь еще, который бы сообщал о том, что ему удалось отыскать орхидею чисто- голубого цвета, которую он посылает в подарок Вулфу в знак признательности.

Сегодня утром такого письма не было. Он отложил почту в сторонку и обернулся ко мне.

– Что мистер Магнус?