– Ну, кое-что произойдет, я ручаюсь.

– Мне все равно, я хочу попасть в кино, пока еще у меня за душой что-то есть, и мне безразлично, как я туда попаду. Здесь у меня больше шансов, чем если сидеть дома и ждать, пока зазвонит телефон. Говорю тебе, в Голливуде десять тысяч парней пошли бы на все, чтобы оказаться на моем месте.

– Это ты так думаешь.

– Ральф, Ральф! – позвала миссис Смитерс.

Я покосился на свое отражение.

– Все в порядке. Нечего на меня смотреть.

Погасив свет, я вышел из гардеробной и медленно потащился наверх.

Миссис Смитерс ждала меня в спальне в пеньюаре цвета взбитых сливок. Посреди пола стоял странной формы ящик, похожий на тот, в котором коммивояжеры возят образцы товаров. Нагнувшись, она открыла его. В ящике оказался небольшой проектор.

– Вытащи его.

Пока я доставал проектор, она отошла к кровати и развернула экран, подвешенный на треноге.

– Поставь проектор сюда, на столик, – предложила она и воткнула вилку в розетку.

– Следи внимательно, как я это делаю. Ты должен научиться с этим управляться.

Она взяла из жестяной коробки катушку с пленкой и начала заправлять ее в проектор.

– Ведь это же не звуковой фильм? – спросил я.

– Нет, это шестнадцатимиллиметровая лента. Следи, как и что я делаю. Зацепишь ленту за барабан, а потом сделаешь петлю.

– Кто в этом фильме играет?

– Не будь таким любопытным, лучше смотри.

– Я внимательно смотрю, – заверил я. На кровати было штук двадцать – двадцать пять катушек с пленкой.

– Так, – сказала она, – теперь можешь погасить свет.

Я повернул выключатель.

– А теперь садись ко мне.

Я сел на кровать возле нее.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты слишком остро воспринял увиденное, – сказала она. – Не забывай, это только кино.

– Не забуду.

Она запустила проектор, и фильм начался. В титрах стояло: «Их свободный вечер».

За столом двое мужчин играли в карты. Кто-то постучал в дверь. Один встал и открыл; вошли две девушки. Не поцеловались, даже не поздоровались, ничего подобного, все четверо тут же начали раздеваться. Один из мужчин буквально сорвал с себя рубашку.

– Они времени не теряют, а? – спросил я, просто чтобы хоть что-то сказать, чтобы скрыть растерянность.

– Это чтобы сэкономить метраж, – пояснила миссис Смитерс. – Ты еще никогда не видел подобных фильмов?

– Нет, никогда, – ответил я, и это было правдой.

– Знаешь, Ральф, – сказала она, – хоть ты и взрослый парень, но знаешь о жизни очень мало.

– Гм, это правда.

– Ты просто прелесть. Взгляни, что они делают!

Я взглянул – и был счастлив, что в спальне темно и что тьма скрывает мое лицо.

На следующий день рано утром я вернулся в наш домик. Там торчал тот пьяница, которому Мона на одну ночь уступила свою постель. Мона поздоровалась со мной так, словно я отлучался всего на несколько минут. Я понимал, что, возможно, она это делает, чтобы я не чувствовал себя неудобно. Она знала, что произошло этой ночью. Я понял это но ее лицу.

– Как продвигается роман? – спросил я Хилла.

– Какой роман?

– Ну тот, который вы собирались писать о голливудских статистах.

Он с трудом вспомнил.

– А, тот… Я пока отложил его до лета. Опять работаю в пресс-бюро.

– В «Эксцельсиоре», – сказала Мона.

– В «Эксцельсиоре»? Знаете Джонатана Балтера?

– Никогда о нем не слышал. Чем он там занимается?

– Это тот тип, который заманил меня в Голливуд. Разыскивает новые таланты.

– В таком случае я его и знать не хочу. Я теперь имею дело с рыбами покрупнее. – Он повернулся к Моне и многозначительно кивнул: – А ты лучше еще как следует подумай, девочка.

Мона рассмеялась и сказала мне:

– Он меня предупреждает!

– Вы можете хоть как-то повлиять на эту девушку, Карстон? – Он тоже повернулся ко мне. – Если да, тогда посоветуйте ей взяться за ум.

– Ну а что насчет Кэгни и Монтгомери, Кроуфорда и Тона? – спросила Мона. – Они все заодно.

– Они звезды, – буркнул Хилл. – Между их положением и твоим есть небольшая разница. – Он снова взглянул на меня. – Уговорите ее прекратить, пока не поздно.

– Что прекратить?

– Ну, со всей этой активностью.

– С какой активностью?

– Какой активностью? – раздраженно повторил он. – Вы что, с луны свалились?

– Не знаю, о чем вы.

– Актеры собираются бастовать, – пояснил он. – Бастовать, чтобы добиться лучших условий для статистов. Все крупные звезды хотят присоединиться к забастовке. А Мона ходит их агитировать – мотается взад-вперед, пока не начинает валиться с ног.

– И буду агитировать и впредь, – заявила Мона.

– Вот этого я и боюсь. Ты дублерша Обэнкс. Она звезда «Эксцельсиора» – и крупная звезда. Ты же используешь любую возможность для разговоров с актерами, агитируешь их подключаться к забастовке. А этого в «Эксцельсиоре» не любят. Если не перестанешь, тебе дадут под зад так, что не встанешь.

– Ты это слышишь? – обратилась ко мне Мона. – Он мне угрожает. Пытается меня запугать.

– Господи Боже, ты можешь хоть минуту поговорить серьезно? – возмутился он. – Из «Эксцельсиора» меня сюда никто не посылал. Но я у них работаю, знаю, как они из-за всего этого злы, а ты моя приятельница, и только потому я должен тебе все сказать, предупредить тебя. Ты здесь достаточно давно, чтобы понимать, что каждого, кто раскрывает рот и пытается что-то организовать, тут же объявляют опасным радикалом и в момент выставляют отсюда. Последний раз я был свидетелем, как они разделались с Гильдией сценаристов. Я сидел на совещании продюсеров и слышал, как эти засранцы диктуют сценаристам, что им надо делать.

– Это нарушение закона, – вмешалась Мона – Так делать нельзя.

– Запомни раз и навсегда, эти господа могут делать все, что хотят, – отрезал Хилл. – Могут принуждать, угрожать и нарушать все законы на свете. Какого черта ты хочешь, ведь эти законы создают они сами. Они создают законы, им принадлежат суды – разве они не добились избрания своего губернатора очень простым и примитивным способом – при помощи киножурналов? Или ты не помнишь, что они сделали с Элтоном Синклером? Ты уже была здесь?

– Нет, нас тут еще не было, – ответил я.

– Ну, не в этом дело, – продолжал он. – Это черная глава в истории калифорнийской политики – такая же черная, как расправа с Томом Муни. Так что ты мне, пожалуйста, не рассказывай, что им можно, а что – нельзя. В этой стране ты можешь делать что хочешь, если ты достаточно крупная рыба, – если же ты думаешь иначе, как-нибудь взгляни на этот всенародный балаган вблизи. – Он посмотрел на Мону. – И лучше прекрати свою деятельность и сиди тихо.