Гончарова не видать и, без сомнения, уже не будет. Жаль, мне хотелось на него взглянуть…[420]

Я ничего не загадываю, но и не удивлюсь, если скажут: отправляйтесь куда знаете. 30 лет без нескольких месяцев – такая хронология не часто бывает…

Верный ваш И. П.

…Давно что-то от вас нет листка. Наступило новое царство с тех пор. Что-то оно скажет в делах общественных. Покамест ничего не выражается. Как будто только вставлен один зубец вместо другого.

Тучи собираются – тучи темные и кровавые. Переговоры о мире в ходу, а лагери на всех возможных пунктах. – Чудеса, да и только.

Теперь такое время, что о себе не думается. Сердце болит за многие сотни тысяч. Аминь.

Верный ваш Маремьяна-старица.

…[421] Прекрасно делаете, что оставляете под красным сукном надежды, которыми и вас, как и меня, потчуют добрые люди. Это очень понятно и естественно с их стороны, но, кажется, мы, допотопные, не подлежим ни переменам погоды, ни переменам царства.

Я тоже восстановил ограду, уничтоженную прошлогодним разлитием Тобола, и засеял свой огород. Воображаю роскошь вашего Соломенного и стыжусь говорить о моем цинциннатстве.[422]

Извините, что не буду политиковать. Набил оскомину говоря, не только писавши об этом мрачном предмете. Народы, где они имеют значение, до того перепутались, что я совершенно потерял толк. Спасибо безответным Руссакам, что они держатся на славу. Севастополь с ума и с сердца не сходит: совестно обогреться божьим солнышком и свободно подышать теплотой. Сейчас видишь наши сады в крови, покрытые бесчисленными жертвами. Небывалая оборона. Вобан и прочие стали бы в тупик, если б увидели осажденные осаждающими осаждающих.

Прочтите речь Наполеона на выставке. Отсюда так и хочется взять его за шиворот. Но что же французы? Где же умы и люди, закаленные на пользу человечества в переворотах общественных? – Тут что-то кроется. Явится новое, неожиданное самим двигателям. В этой одной вере можно найти некоторое успокоение при беспрестанном недоумении. Приезжайте сюда и будем толковать, – а писать нет возможности.

Верный ваш И. Я.

Дорогой друг Матрена Петровна… Наш Ланкастер долго молчит, потому что болезнь бросилась на глаза… Он перешел к С. П., засел в темную комнату с лишком на месяц…

Николай Александрович Б. в конце марта выехал из Иркутска домой в Селенгинск, простудился и отчаянно болен… Ужели опять новая могила?…

Есть… письмо от известной вам Дросиды Ивановны… Когда в 850-м году, по возвращении моем из отрадного путешествия, я отправлял ее с казаком Пежемским в свою сторону… она вручила мне, кроме Вани, свой капитал за десять процентов в год. В продолжение пяти лет я уже процентами уплатил ей половину капитала и делал это в том убеждении, что она беззаботна насчет своей фортуны. Вдруг она просит теперь, чтоб я ей выслал все деньги. Это прекрасно, но у меня их нет. К своим я писать не могу, потому что знаю, что и у них теперь тонко. Между тем есть русская пословица: с чужого коня среди грязи долой!.. Если вы можете и верите мне, то пришлите три ломбардных билета, каждый в триста целковых, а один в сто ц., то есть всего на тысячу рублей серебром… Эта сумма будет вам возвращена, может быть, через год, а наверное, через два, с процентами опекунского совета. Билеты должны быть на имя неизвестного; так меня просят. Опекун мой Михаил хлопочет осуществить мою долю, но теперешние обстоятельства всему мешают…[424]

6 июня… Газеты мрачны. Высаживаются враги в разных пунктах наших садов и плавают в наших морях. Вообще сложное время, и бог знает чем все это кончится. Настоящих действователей у нас не вижу. Кровь льется, и много оплакиваемых…

Верная вам М. Мешалкина.

В четверг рано утром завез мне Добронравов твои листы, добрый друг Николай. Спасибо тебе за твой рассказ – именно судьба тебя отыскала, и я вполне уверен, что ты сделаешь все по ожиданию К. Н. Он, без сомнения, тебя выбрал не по технической части, а по бескорыстию, которое в нынешнем веке капитал. Следовательно, тебе, без всякой скромности, можно быть на этом месте тем, чем ты есть…

Заботливо теперь у меня – паралич бедной Михеевны совершенно срезал и нас. Вот скоро три недели, что мы все возимся с нею, но успеха мало и вряд ли можно надеяться на выздоровление. Она всегда была, на старости лет, олицетворенная деятельность; и тем ей теперь труднее, нежели другому, привыкшему хворать, – делаем, что можем, – и это наша прямая обязанность за ее заботы об нас в продолжение 13 лет.

О политике не буду говорить, набило оскомину. Удивляюсь одному, что при множестве войска никогда нет его там, где оно нужно.

Последние известия из Крыма нерадостны.

Образ действий флотов просто наводит отвращение.

Тоска – да и только!

Кто же действователь у нас? Ужели Ростовцев распоряжается военными делами. Он и Витовтов мне надоели своими адресами и приказами. Мундиры бесят меня. Как-то совестно читать о пуговицах в такую минуту.

Обнимаю тебя с женой и детьми. Обними всех наших. Действуй, друг, и вспоминай твоего брата Jeannot. Когда же Петр ко мне напишет?…

…Посылаю вам для развлечения три брошюрки – прочтите, если еще не читали.[426] Если же они вам уже знакомы, то при случае возвратите. Со временем пришлю вам еще три новые, две об Крымской кампании, а одна об венских конференциях. На днях только их получил и не успел прочесть. Зиновьев оставил нам два-три увража.[427] По прочтении в нашем околодке, к вам же пришлю. Таким образом, будет что подержать в руках. Вообще у нас бедность типографическая. Приходится больше рассказывать и наблюдать: ни из того, ни из другого ничего не выходит путного.

Крепко вас обнимаю за себя и за всех наших допотопных. Старики держатся, хоть иногда и кряхтят. Иначе не может быть, когда такая хронология, не выдерживающая благоразумной критики.

О политике молчок: это самое благоразумное дело. Тут надобно или без конца болтать, или молчать. Храни вас бог.

Верный И. П.

…Спасибо тебе за полновесные книги: этим ты не мне одному доставил удовольствие – все мы будем читать и тебя благодарить. Не отрадные вести ты мне сообщаешь о нашей новой современности – она бледна чересчур, и только одна вера в судьбу России может поспорить с теперешнею тяжелою думою. Исхода покамест не вижу, может быть оттого, что слишком далеко живу. Вообще тоскливо об этом говорить, да и что говорить, надобно говорить не на бумаге.

Я бы желал получать «Морской сборник», если он но дорог. Этот журнал дышит отрадной деятельностью. Евгений просит тебя сказать ему что-нибудь о Шестакове, который, верно, тебе знаком и