об его переводе в Туринск. Официального приказания ехать куда следует еще нет. Его письмо – от 14 июня. Значит, не скоро еще я его дождусь. По крайней мере кажется, несомненно, что будем вместе – и вместе переберемся из Туринска, где я не очень желаю остаться. От Марьи Петровны получил прямое известие из Казани – они благополучно туда доехали в 13 дней. Дети вспоминают туринских приятелей – Машенька пишет сама несколько слов. Петя и Верочка удивляются, что на станциях нет Ван Ваныча [И. И. Пущина], который всегда после обеда давал им конфетку… С их отъездом мои обязанности в Туринске кончились. Последние шесть месяцев я жил совершенно для них и, кажется, присутствием своим несколько их успокаивал. Старушка довольна была своим сожителем.

Я в той же комнате; вместо Марьи Петровны и детей – семья Басаргина. Мы живем ладно, но и эта женитьба убеждает меня, что в Сибири лучше не венчаться. Прасковья Егоровна познакомит вас со всеми дамами, составляющими семью Басаргина. Я скажу только, что это люди добрые, которых можно видеть иногда; часто же с ними быть тоска. Все-таки я благодарен, что они занимаются нашей артелью, хотя разговор наш за столом иногда преоригинальный. Муж доволен – надобно радоваться искусству быть счастливым, если оно так есть, и умению себя обманывать, из упрямства, когда уже нет возможности переменить.

Басаргин также не прочит себя на житье в Туринске. Он тоже намерен перейти; только ему труднее моего двинуться с места…

Михаилу Александровичу посылаю три первые номера «Москвитянина», 4-й еще в чтении…

Нельзя ли Степану Михайловичу помочь нам в этом горе. В самом деле такое положение совершенно уничтожит нашего несчастного Гаврилу Марковича.

Покамест расстаюсь с вами. Звонят к всенощной – жар уменьшился; я пойду не в церковь, а в поле, – там можно и подышать и помолиться.

8-е. У нас опять посетитель – Владимир Панаев приехал обозреть фабрику, которая теперь ему принадлежит одному, – он заплатил за нее братьям. Это старый мой знакомый – порядочный человек, только теперь смешон тем, что неразлучен с звездой – носит ее и здесь. Встретился со мной дружески, сегодня вместе проведем вечер; вчера ездили на фабрику. Мне приятно расспросить его о многих старых приятелях и лицейских товарищах, а еще лучше, что он в Петербурге увидит моих родных. Писать, однако, с ним не буду; кажется, это предложение его бы испугало.

Нового занимательного в политическом отношении ничего не слыхал от него. Болтаем про старину – и вспомнили первую мою любовь, – мы тогда с ним часто бывали вместе.

Прощайте, добрая Наталья Дмитриевна. Жму вам дружески руку.

…Новая семья,[214] с которой я теперь под одной крышей, состоит из добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, – тоска больше или меньше и служит к убеждению холостяка старого, что в Сибири лучше не жениться. Басаргин доволен своим состоянием. Ночью и после обеда спит. Следовательно, остается меньше времени для размышления.

История Собакского давно у нас известна. Благодарю вас за подробности.[215] Повара я бы, без зазрения совести, казнил, хотя в нашем судебном порядке я против смертной казни. Это изверг. По-моему, также Собанский счастлив, но бедная его мать нашим рассуждением не удовольствуется…

Не постигаю, почему Матвея Ивановича пускают в Тобольск. Я бы на его месте давно уже написал Бенкендорфу и послал банку с солитером вместо лекарского свидетельства…

Что брак Свистунова? Ничего не знаю. Плохо ему, больному и ревнивому, брать молоденькую жену…[216]

Алекс. Поджио совершенно выздоровел. Это известие меня истинно порадовало. Он возвратился с вод, а Вадковской на смену отправился. Его здоровье, говорят, плохо…

…Не стану вам повторять о недавней нашей семейной потере, но тяжело мне привыкать к уверенности, что нет матушки на этом свете. Последнее время она была гораздо лучше прежнего; только что немного отдохнула от этой сердечной заботы, как богу угодно было кончить ее земное существование…

Благодарю за добрые ваши советы: будьте уверены, что самая подвижность моего характера не помешает мне ими воспользоваться с признательностью за вашу дружбу ко мне…

С Басаргиным мы живем ладно – иногда случается поспорить, но без малейшей злобы и неудовольствия…

Прошу вас пригласить к себе соседа вашего, поэта, и вручить ему посылаемые две пиэсы Пушкина. Они нигде не были напечатаны и напомнят юность таланта лицейского моего товарища. Ваше письмо заставило меня припомнить эти стихи, я хотел к ним прибавить еще одно послание, но никак не могу сложить его в старой моей памяти. Пусть Петр Павлович пошлет их Плетневу. Если нельзя было поместить в последние три части его сочинений, пускай по крайней мере в журнале напечатают все эти мелочи, которые имеют неотъемлемое достоинство. Самые небрежности тогдашнего его слога – небрежности великого поэта… К Ершову я не пишу сам потому, что не люблю начинать переписки…[218]

Видно, они скоро надеются отделаться от Кавказа… Нарышкин пошел в горы…[219]

Сюда пишут, что в России перемена министерства, то есть вместо Строгонова назначается Бибиков, но дух остается тот же, система та же. В числе улучшения только налог на гербовую бумагу. Все это вы, верно, знаете, о многом хотелось бы поговорить, как, бывало, прошлого года, в осенние теперешние вечера, но это невозможно на бумаге.

Я бы хотел у вас быть с Степаном Михайловичем. Мы бы на него вместе с вами напали за его осторожность, как он нас упрекает неосторожностью.

Если б не хлопоты с князем, я бы явился на встречу Оболенского; но об этом нечего и думать, потому что из этого увольнения делают государственное дело.

До сих пор Матвея Ивановича не пускают. Жаль, что вы не спросили его сиятельство, почему такое неблаговоление к солитеру? Признаюсь, мудрено бы ему найти причину такого произвольного действия. Не говорите этого Семенову; он скажет, что я неосторожен…

Оболенский в последнем письме располагается оставаться в Туринске, но я его буду убеждать перекочевать… Не женить ли мне его и остаться между двумя счастливыми супругами старым холостяком?

Басаргин хочет перебраться в Курган, если мы уедем, но я не имею никакого вожделения к Кургану. Та же глушь, что и здесь, только немного потеплее.

Кар. Кар. все живет у Трубецких – мы с ней пересылаем друг другу нежности.

От Марьи Николаевны давно нет писем. И Сергей Григорьевич как-то замолчал. Я все-таки к ним пишу; пускай лучше бранят за частые письма, нежели за молчание.

Якушкин сообщил мне ужасные подробности убийства Собанского, – повар совершенный изверг.

Обнимаю Бобрищева-Пушкина здорового. Не хочу думать, чтоб он до сих пор хворал…

Прощайте, добрейшая Наталья Дмитриевна, имейте терпение прочесть и листок и полулистки, которые нечаянно попались под руку. От души желаю всем всего лучшего.

Ваш верный И. П.

…Наш триумвират, несколько вам знакомый, совершенно сибирская проза нараспев.