соображать. Как будто сознание отключилось.

– Да, понятно… Вас нашли только часа через два. Без сознания, это правда. А скажите, Марина – уж извините меня за такой неделикатный вопрос, но между нами, женщинами, – нападавший не покушался на вашу… честь?

– Нет-нет, что вы! Ничего подобного! Он, наверное, был сумасшедший. Маньяк, но не сексуальный. Схватил вот так и сразу, ни слова не говоря, – понимаете, ни слова! – начал избивать. Первый раз в жизни… Первый раз в жизни меня так… И за что?!

Она уже рыдала.

– Ну-ну, Марина, вы же смелая девочка, вы столько крепились… Не стоит плакать, вам надо выздоравливать. Еще один вопрос, Мариночка: куда подевалась ваша сумочка?

– Какая сумочка? – От неожиданности девушка на миг перестала реветь, хотя слезы продолжали стекать по ее узкому личику.

– Ваша, ваша сумочка. Все женщины обычно ходят по улицам с сумочками, дамскими или хозяйственными, редко кто выходит из дому с пустыми руками. Вы ведь шли из института?

– Да-да, верно. У меня был с собой портфель, а не сумка. Студенческий портфель. У нас сессия, я возвращалась с консультации. И портфель несла в руках. Но ведь он не исчез! Его, наверное, нашли и положили ко мне, в машину «Скорой». Потому что вчера мама забрала портфель вместе с остальными вещами. Мама была здесь, она сразу приехала, как только ей из больницы позвонили.

– Ну и прекрасно, значит, ограбить вас тоже не хотели, все-таки одной версией меньше. Что ж, пока у меня больше нет вопросов. Отдыхайте, то есть поправляйтесь, и старайтесь прогнать все-все плохие мысли.

– Спасибо. – Марина чуть помедлила. – Спасибо, Женя.

В неврологическом отделении было тихо-тихо, что, собственно говоря, удивления не вызывало: только что объявили отбой. Перед тем как пристроиться на маленьком кожаном диванчике у входа в Маринину палату, я в последний раз заглянула к ней. Одетая в голубую пижаму, девушка уже полулежала на кровати. В руках у нее была все та же книга, поверх одеяла – симпатичный и явно домашний плед в красную и белую клетку. На прикроватном столике слабо светился ночник.

Кушетка, предназначенная для сиделки, пустовала, хоть на ней и белела разложенная постель.

– А где Зоя? – спросила я.

– Отлучилась на минуту. Кажется, в туалет, – ответила Марина.

– Ну ладно, отдыхай. Если что – я в коридоре, на диване. Я не засну, всю ночь буду настороже.

– Из-за меня? – с благодарностью спросила Марина.

– Да. Чуть что – сразу зови!

А потом я полночи лежала на диванчике в холле, напротив входа в отделение, и томилась.

Было совсем тихо и почти темно – слабый синеватый свет рассеивали под потолком лишь люминесцентные лампы над сестринским постом. Там, уронив голову на сложенные руки, спала дежурная сестра. Из приоткрытых палатных дверей доносились храп и сонное постанывание. Отделение спало.

Но я, как-никак, была на сторожевом посту и поклялась самой себе не спать всю ночь. Глаза мои, однако, слипались. А что, если… совсем ненадолго, на полчасика… Я просто только на секундочку… на полсекундочки… закрою гла…

Что такое?! В районе охраняемого объекта – Марининой палаты – обозначилось едва слышное шевеление!

Скрипнула дверь. Что-то прошуршало. Неуклюжая фигура на цыпочках отошла от палаты Марины, держа под мышкой что-то громоздкое, и, крадучись, начала передвигаться в сторону входной двери.

Я скатилась с диванчика и рванула ей наперерез. Мягкие бахилы скрадывали звук шагов, да к тому же моего появления фигура никак не могла ожидать – результатом был приглушенный взвизг, тут же оборвавшийся.

– Что это значит? – ударил мне прямо в ухо притворно-гневный шепот. – Вы кто?

– А вы?

Цепко ухватив этого «кого-то» за воротник, другой рукой я, как шпагу, выхватила из кармана фонарик и щелкнула кнопочкой.

Неизвестная личность зажмурилась от неожиданности, нелепо взмахнула руками – и на пол свалился тюк, который она держала под мышкой. Я перевела лучик фонарика вниз: это был не тюк, а игрушечный медведь. Огромный! Что за черт?!

– Не слепите меня, – прошептала Зоя с досадой. – Уберите ваш фонарь идиотский! Вы же меня узнали.

Еще я успела заметить, что Маринина сиделка полностью оделась для выхода: Зоя была в дешевенькой маечке, джинсовой юбке и с летней бисерной сумочкой в руке, которой она отмахивалась от света. Да, и – медведь!

– Ну и куда вы собрались?

– А тебе какое дело?

Столь внезапный и грубый переход на «ты» со стороны пойманной мною дезертирши (ведь она должна была дежурить возле Марины всю ночь!) говорил о том, что разозлилась она страшно.

– Лично мне – никакого, – сказала я, отвечая на ее вопрос. – Но стоило бы кого-нибудь предупредить о том, что ты больше не хочешь работать! И уйти по-человечески – завтра утром, а не бросать Марину посреди ночи.

– Что ты понимаешь? – Зоя вырвалась из моей хватки и подняла с пола свои вещи. Выпрямившись, она зыркнула на меня чересчур близко посаженными глазами и взялась за дверную ручку: – Пусти!

– Да пожалуйста! – Я отошла от нее и снова уселась на свой диванчик. Зоя замерла, повернувшись ко мне спиной и так и не отпустив ручку двери.

И все-таки она вернулась. Потопталась у двери с полминуты, нагнулась, аккуратно посадила у стены медведя и нерешительно приблизилась ко мне:

– Послушай… Ты только не сердись. Мне очень, правда, очень нужно уйти – но ненадолго! Через час я вернусь, честное слово. Но только надо, чтобы об этом никто не знал, иначе меня прогонят! А Марина… то есть ее мама, хорошо мне платит. Я не могу потерять такую работу!

Я молчала.

– Ну правда, послушай… тебя как зовут, я забыла? Хорошо, неважно. Я вернусь через час. Ты никому не скажешь?

– Не знаю, – разжала я губы. – Все зависит от того, куда ты направляешься. Может, ты прохожих по ночам грабишь на большой дороге – откуда я знаю?

– Нет, – испуганно отреклась Зоя от уголовной статьи. – Я не на большую дорогу, я домой, к Славику…

– Что за Славик?

– Да сын он мой!

Постоянно оглядываясь по сторонам, не идет ли кто-нибудь из старшего персонала, долгоносенькая Зоя торопливо прошептала мне свою «страшную» тайну. Оказывается, она жила в двух шагах от больницы и была матерью-одиночкой. Ее трехлетний Славик был, по Зоиным словам, совершенно самостоятельным мужчиной. Когда матери выпадала такая желанная подработка вроде ночных дежурств с больными, он безропотно проводил время с бабушкой, сам, ровно в девять вечера, ложился спать, но материнское сердце не выдерживало, и в тихие часы ночных дежурств Зоя тайно, на час-полтора, покидала больницу. Перебегала через дорогу и смотрела на спящего сына, лежавшего в кроватке. До сих пор никто, даже Марина, которая в это время ночи давно спала, не знал о ее побегах – я оказалась первой.

– Не могу я целый день его не видеть, – сказала девушка, шмыгнув носиком и выгнув бесцветные брови. – Понимаешь?

Своего Славика у меня не было, но Зою я готова была понять.

– А почему же ты тогда на такой работе?

– Потому что состоятельные больные платят хорошо! Знаешь, какие гроши медсестры получают? На одну зарплату мы бы с мамой и Славиком не протянули. Эти ночные подработки – спасение просто! Да и нечасто они выпадают-то. Раза два-три за год. Ну, я пойду, а?