спрятать в укромном месте. Дойти-то они дойдут, пока светло, а вот обратно…
— Надо бы его осмотреть. Ничего не поделаешь…
— Не хочу.
— Столько дней без еды…
— Я не голоден.
— Нет, ты просто умираешь с голоду.
— Я не хочу туда идти, папа.
— Там никого нет. Я уверен.
— Откуда ты знаешь, что там никого нет?
— Знаю, и все.
— Там может кто-нибудь быть.
— Никого нет. Все будет нормально.
Закутавшись в одеяла и прихватив с собой только револьвер и банку с водой, побрели по полю. Поле — вспаханное, с пучками соломы в бороздах, со следами пахоты. По бороздам видно — распашка шла с востока на запад. После недавнего дождя земля пружинила под подошвами, и он шел, внимательно глядя себе под ноги. Не прошло и пяти минут, как нашел наконечник стрелы. Плюнул на кончик, и обтер о штанину, и отдал стрелу сыну. Из белого кварца, в идеальном состоянии, будто только вчера сделана. 'Здесь их много. Смотри вниз и найдешь'. Сам нашел еще две. Из серого кремня. Следом нашел монету. Или пуговицу. Сильно окислилась, не разобрать. Ковырнул ногтем. Все-таки монета. Достал ножик и с предельной осторожностью стал соскребать ярь-медянку. Монета-то испанская… Стал звать мальчика, который уже далеко ушел вперед, а потом глянул на мрачную местность вокруг и серое небо, и бросил монету, и поспешил вслед за сыном.
Стояли перед домом, разглядывали. Гравийная дорожка, заворачивающая на юг. Кирпичная терраса. Лестницы по бокам, взлетающие к портику с колоннами. За домом — кирпичная пристройка, когда-то, наверное, служила кухней. За ней — бревенчатый домишко. Отец только сделал первый шаг вверх по лестнице, как мальчик потянул его за рукав.
— Давай подождем?
— Ну хорошо. Только учти, быстро темнеет.
— Знаю.
— Хорошо.
Усевшись на ступеньки, смотрели вдаль. Отец сказал:
— Здесь никого нет.
— Кажется, нет.
— Ты все еще боишься?
— Да.
— С нами ничего не случится.
— Хорошо.
Поднялись по ступеням на широкую, выложенную кирпичом террасу. Входная дверь выкрашена в черный цвет, приоткрыта, в проем вставлен шлакоблок. Ветром внутрь нанесло кучу сухих листьев и травы. Мальчик схватил его за руку:
— Папа, почему дверь открыта?
— Ну, открыта. Скорее всего, уже не первый год. Возможно, хозяева открыли, когда вытаскивали вещи.
— Давай подождем до завтра.
— Не бойся. Только посмотрим, и все. Пока еще светло. Если нам ничто не угрожает, попробуем развести костер.
— Но в доме не останемся, правда?
— Не хочешь, не останемся.
— Хорошо.
— Хочешь, водички попьем?
— Давай.
Достал бутылку с водой из бокового кармана куртки, и открутил пробку, и смотрел, как мальчик пьет. Потом отпил сам, закрутил пробку, и взял мальчика за руку, и они вошли в темный вестибюль. Высокие потолки. Заграничная люстра. В последних лучах солнца высокое венецианское окно на площадке, ведущей на второй этаж лестницы отбрасывает удлиненную расплывчатую тень на стену.
— Нам же не обязательно идти наверх, правда, пап?
— Нет. Может, завтра.
— После того как убедимся, что нам ничто не угрожает?
— Да.
— Ну хорошо.
Вошли в гостиную. Под слоем зернистого пепла проступают очертания ковра. Мебель накрыта чехлами. Светлые пятна на стенах там, где когда-то висели картины. В комнате на противоположной стороне вестибюля — рояль. Их собственные отражения в тонком замутненном стекле окна. Вошли и замерли, вслушиваясь. Ходили из комнаты в комнату, словно привередливые покупатели. Сквозь высокие окна смотрели, как темнеет на улице.
Кухня со всем необходимым: и ножи, и кастрюли, и фарфоровая посуда. Большая кладовка, дверь которой бесшумно закрылась у них за спиной. Выложенный плиткой пол и ряды полок. А на полках — несколько десятков литровых стеклянных банок. Подошел к полке, взял одну и сдул с нее пыль. Фасоль. Красный перец, плотно набитый в банку. Помидоры. Кукуруза. Молодой картофель. Окра. Мальчик наблюдал за отцом. Тот стер толстый слой пыли с крышки и нажал пальцем в середине. Быстро темнело. Взял пару банок, и подошел к окну, и посмотрел их на просвет, поворачивая в разные стороны. Повернулся к сыну, сказал:
— Они могут быть ядовитыми. Придется хорошенько все проварить. Как ты к этому относишься?
— Не знаю.
— Что предлагаешь?
— Ты сам решай.
— Мы оба должны решить.
— Думаешь, это можно есть?
— Думаю, если как следует проварить, то можно.
— А как ты думаешь, почему к ним никто не притронулся?
— Думаю, их не нашли. Дом с дороги не видно.
— Мы же увидели?!
— Это ты увидел.
Мальчик рассматривал банки.
— Ну, что думаешь?
— Думаю, ничего не остается, как…
— Я с тобой согласен. Давай наберем дров, а то уж скоро совсем стемнеет.
Набрав полные охапки сухих веток, притащили их через кухню в столовую, изломали на мелкие куски и доверху набили камин. Подожгли ветки, и дым вырвался клубами, огибая крашеное перекрытие, рванул вверх, а потом устремился вниз. Отец энергично помахал на огонь журналом, и вскоре тяга в трубе наладилась и огонь заполыхал во всю силу, освещая стены и потолок и отражаясь в бесчисленных подвесках хрустальной люстры. Высветил темное стекло окна, около которого стоял сын — на лицо
