Он смеется:

— Я алеут. Я во многом не такой, как все…

— Не в том дело. Я хочу сказать, у тебя мозги по-другому устроены, — прерывает его И. В. — Ты не псих. Понимаешь, о чем я? Ты за весь вечер не упомянул Слово.

— Есть кое-что, что мы делаем в каяках. Это как лететь на волне, — говорит Ворон.

— Правда? Я тоже летаю. По трассе, — отзывается И. В.

— Мы делаем это не ради забавы, — возражает Ворон. — Это часть нашей жизни. Мы перебираемся с острова на остров, оседлав волну.

— То же самое, — говорит И. В. — только мы добираемся от франшизы к франшизе, оседлав машины.

— Понимаешь, в мире полно существ, которые намного сильнее нас. Но если знаешь, как оседлать волну, далеко можно зайти, — говорит Ворон.

— Вот именно. В самую точку.

— Вот поэтому я с православными. Кое с чем в их религии я согласен. Но не со всем. А у них огромное ускорение. У них полно людей, денег, кораблей.

— И ты летишь на этой волне.

— Ага.

— Круто, отпадное чувство. Но чего ты добиваешься? Какая у тебя настоящая цель?

Они пересекают огромную платформу. Внезапно он оказывается прямо позади нее, обнимает, притягивает к себе. Она теперь едва-едва касается земли и чувствует, как его холодный нос прижимается к ее виску, а жаркое дыхание щекочет ухо. От него ее до кончиков волос пробирает дрожь.

— Краткосрочная или долгосрочная? — шепчет Ворон.

— Хм… долгосрочная.

— Был у меня один план… я собирался шарахнуть ядерной ракетой по Америке.

— Ну, может, это уж слишком, — говорит она.

— Может быть. Зависит от того, в каком я буду настроении. Помимо этой, долгосрочных целей никаких. — С каждым словом его дыхание щекочет ей ухо.

— Тогда как насчет промежуточной?

— Через несколько часов Плот развалится, — говорит Ворон. — Мы направляемся в Калифорнию. Искать приличное место для жизни. Кое-кто попытается нас остановить. Моя задача — помочь людям целыми и невредимыми добраться до берега. Так что, можно сказать, я отправляюсь на войну.

— Какая жалость, — бормочет И. В.

— Поэтому трудно думать о чем-нибудь, кроме здесь и сейчас.

— Н-да, знаю.

— Я снял номер на последнюю ночь, — говорит Ворон. — Там чистые простыни.

«Ну, это ненадолго», — думает она.

Она думала, губы у него будут жесткие и холодные, точно рыба. И ее шокирует, насколько они горячие. Все его тело кажется горячим, словно это единственный для него способ не замерзнуть посреди Арктики.

Через полминуты поцелуя он огромными ручищами обхватывает ее за талию и вздергивает в воздух, так что ноги у нее отрываются от земли.

Она боялась, что он заведет ее в какое-нибудь гадкое место, но, как выясняется, он снял целый транспортный контейнер, расположенный высоко над палубой одного из контейнеровозов Ядра. Местный эквивалент роскошного отеля для крутых воротил.

И. В. пытается решить, что ей делать с ногами, которые теперь бессмысленно болтаются в воздухе. Она еще не готова обхватить его ногами за талию — свидание ведь только начинается. Потом чувствует, как они расходятся — широко расходятся, — бедра у Ворона, наверное, еще шире талии. Он поднял ногу ей в пах, оперся ступней о стул, так что она теперь сидит у него на ноге и беспомощно раскачивается взад- вперед, всем своим весом давя на пах. Тут верхняя часть его четырехглавой мышцы поднимается под углом от того места, где крепится к тазу, а он притягивает ее ближе, так что И. В. оказывается теперь на этом бугре, прижатая так тесно, что чувствует швы в паху своего комбинезона, монетки в кармане черных джинсов Ворона. А он опускает руки вниз, вдавливая ее в себя, и обеими руками сжимает ей зад — руки у него такие, что для него, наверное, это все равно что сжимать абрикос, пальцы такие длинные, что обхватывают ягодицы, проникают в щель между ними, — и она подается вперед, чтобы уйти от них, но деться ей некуда, только в его тело; ее лицо отрывается от поцелуя, скользит по пленке пота на гладкой шее. И. В. невольно сдавленно охает, оханье перерастает в стон, и тут она понимает, что попалась. Потому что она никогда не шумит во время секса, но на сей раз она ничего не может с собой поделать.

А как только она приходит к такому выводу, ей не терпится перейти к делу. Она может двигать руками, она может шевелить ногами, но нижняя часть ее тела обездвижена и такой и останется, пока не поддастся Ворон. А он этого не сделает, пока она его к этому не подтолкнет. Поэтому она принимается за его ухо. Это обычно срабатывает.

Он пытается отстраниться. Ну надо же, Ворон пытается от чего-то отпрянуть. Эта мысль ей нравится. Руки у нее сильные, как у мужчины, не зря же она так долго висела за тачками на гарпуне, поэтому она обвивает ими его голову, точно в тиски зажимает, прислоняет лоб к его виску и начинает водить кончиком языка по ободу уха.

Несколько минут он стоит как парализованный и прерывисто дышит, а она тем временем пробирается все дальше, и когда она наконец запускает язык в его слуховой канал, он ухает и выгибается, будто его загарпунили, и, подняв ее с ноги, отталкивает стул, так что тот с грохотом ударяется о железную стенку контейнера. Она чувствует, как падает на футон, думает, что он вот-вот раздавит ее своим весом, но он перенес весь вес на локти — кроме нижней части туловища, которая со всей силы ударяет в нее, посылая новую волну наслаждения вверх к плечам и вниз по ногам. Бедра и голени у нее напряглись, будто под действием электричества, ни за что их не расслабить. А он, приподнявшись на локте, на мгновение отстраняется, прижимается губами к ее рту, чтобы не терять контакт, заполняет ей рот своим языком, пригвождает им ее к месту, а сам тем временем одной рукой расстегивает крючок на вороте комбинезона и рывком открывает молнию до самого паха. Теперь ткань разошлась, открывая широкий треугольник плоти. Снова на нее перекатившись, он обеими руками хватает верх комбинезона и стягивает его вниз и назад, прижимая ей руки к бокам, заталкивая массу ткани и прокладок ей под поясницу, так что она вынуждена выгнуться. Вот он уже меж ее ног, все натренированные скейтингом мышцы напряжены до предела, а его руки возвращаются, чтобы снова сжать ей ягодицы, только на сей раз это его горячая кожа трется о ее. Кажется, будто сидишь на горячей намасленной решетке, все тело от этого согревается.

Есть что-то, о чем ей в этот момент следует вспомнить. О чем-то ей надо позаботиться. О чем-то важном. Какая-то скучная мелочь, которая кажется логичной, когда думаешь об этом отвлеченно, но так она не к месту, что начисто о ней забываешь.

Наверное, что-то связанное с предохранением. Или еще с чем-то. Но от желания И. В. потеряла голову, поэтому у нее есть извинение. Поэтому она извивается, сучит ногами, пока комбинезон и трусы не соскальзывают с лодыжек.

Ворон раздевается секунды за три. Стащив через голову рубашку, он не глядя кидает ее куда-то, стягивает джинсы, отбрасывает на пол. Кожа у него такая же гладкая, как у нее, будто шкура млекопитающего, плавающего в море, но на ощупь он горячий, а вовсе не холодный, как рыба. Члена его она не видит, да и не хочет, зачем ей это, правда?

Тут И. В. делает нечто, чего никогда не делала прежде: кончает, как только он в нее входит. Это как удар молнии, который вылетает из середины, проносится по напряженным ногам, поднимается по позвоночнику в соски, и она втягивает в себя воздух, пока вся ее грудная клетка не проступает через кожу, и выкрикивает все разом. Неистово вопит. Ворон, должно быть, оглох. Ну и ладно, это его проблема.

Она обмякает. И он тоже. Кончил, наверное, одновременно с ней. Впрочем, неплохо. Ночь еще только началась, а бедного Ворона после моря, похоже, крепко разобрало. Позже она ожидает от него большей выдержки.

Прямо сейчас она вполне довольна и готова лежать под ним, впитывая тепло его тела. Она целую вечность мерзла. Ногам все еще холодно, они же висят в воздухе, но и это неплохо: остальному телу как